– Эй, Фрессванст, Фрессванст! Ты меня слышишь?
Фрессванст ответил ему едва уловимым кивком.
– Слушай, Фрессванст! Сколько ударов шпагой получил великий Густав Адольф?
Фрессванст, будучи не в силах говорить, один раз кивнул. Дормаген сделал знак одному из студентов. Тот вышел и вернулся с полным ведром воды. Дормаген вылил эту воду на голову Фрессванста. Тот, видимо, вовсе этого не заметил. Дормаген снова крикнул ему на ухо:
– Сколько пуль попало в великого Густава Адольфа?
Фрессванст дважды кивнул головой. На этот раз двое студентов вышли, принесли два ведра воды и вылили ее на голову Фрессванста. Но он даже не моргнул. Дормаген снова обратился к нему с вопросом:
– Сколько пуль поразило великого Густава Адольфа?
Фрессванст кивнул пять раз. Пятеро студентов принесли пять ведер воды и устроили охваченному летаргией пьянице настоящее наводнение. После восьмого ведра Фрессванст наконец состроил гримасу, которая наглядно свидетельствовала о том, что он начал приходить в себя. Дормаген быстро схватил бутылку можжевеловки и вставил ее в рот Фрессванста. Тот начал глотать дьявольскую жидкость, которая обожгла ему горло после ледяной ванны и заставила очнуться. Он оторвался от стола и, хотя его язык еле ворочался, все же выкрикнул одно слово:
– Убийца!
Тут он опять свалился, и на этот раз уже окончательно. Но все-таки Дормаген торжествовал.
Трихтер лежал на полу пластом, полумертвый, бесчувственный ко всему и явно неспособный продолжать состязание.
– Победа за нами! – заявил Дормаген.
– Ты думаешь? – хмыкнул Самуил.
Он подошел к своему фуксу и громким голосом окликнул его. Трихтер остался глух. Обозлившийся Самуил пнул его ногой. Трихтер не подавал никаких признаков жизни. Самуил жестоко встряхнул его. Но и это не принесло пользы. Самуил схватил со стола бутылку, такую же, какую выпил Фрессванст. Только в ней была не можжевеловка, а киршвассер[9]. Он хотел вставить горлышко в рот Трихтеру, но у того были судорожно сжаты зубы. Все присутствующие уже обратились с поздравлениями к Дормагену.
– О, человеческая воля, неужели ты осмелишься противиться мне! – пробормотал сквозь зубы Самуил.
Он встал, подошел к буфету и взял оттуда нож и воронку. Ножом он разжал зубы Трихтера, вставил между ними воронку и преспокойно начал вливать в нее киршвассер, который мало-помалу проникал в глотку обездвиженного фукса. Трихтер лежал и, даже не открывая глаз, позволял проделывать над собой эту операцию. Зрители склонились над ним и с тревогой всматривались в его лицо. Видно было, что он шевелит губами, но безуспешно: ни единого звука не прозвучало.
– Пока он не заговорит, победа на нашей стороне! – воскликнул Дормаген.
– Я думаю, что от этого трупа едва ли удастся добиться даже слова, – произнес Юлиус, покачав головой.
Самуил взглянул на них, вынул из кармана крошечную скляночку и с большой осторожностью выпустил из нее одну каплю в рот Трихтера. Не успел он убрать руку, как Трихтер, словно сквозь него пропустили электрический ток, внезапно выпрямился, вскочил на ноги, чихнул, протянул руку к Фрессвансту и выкрикнул слово, которое в лексиконе студентов было гораздо значительнее и обиднее, чем «негодяй», «подлец» и «убийца»:
– Дурак!
Со всех сторон послышались возгласы удивления и восхищения.
– Это неправильно, это незаконная уловка! – закричал взбешенный Дормаген.
– Почему же? – спросил Самуил, нахмурив брови.
– Можно брызгать водой в лицо состязающихся, можно их встряхивать, можно силой заставлять их пить. Но нельзя употреблять какие-то неведомые волшебные снадобья.
– Позвольте, – возразил Самуил. – Дуэль на напитках, очевидно, допускает употребление всего, что можно пить.
– Это правда, правда! – раздавалось вокруг.
– Но что это за снадобье? – спросил Дормаген.
– Очень простая жидкость, которую я предоставляю в твое распоряжение. Я прибавил одну каплю этой жидкости к бутылке киршвассера, которую должен был проглотить Трихтер, для того чтобы одержать верх. А ты влей две капли Фрессвансту, и он у тебя заговорит.
– Хорошо, давай, – сказал Дормаген.
– Вот тебе скляночка. Только я должен тебя предупредить, что это вещество небезопасно и если твой фукс примет две капли, то навряд ли он останется жив. Я дал своему одну каплю, но и то не вполне за него спокоен.
Невольная дрожь охватила слушателей от этих слов.
– И еще предупреждаю тебя, – продолжал Самуил, – что если ты прибегнешь к этой крайности, то знай, что я не оставлю за тобой последнего слова. Самуил Гельб не должен быть побежден. Я не побоюсь пожертвовать Трихтером и дам ему три капли.