– Какой ты злой, – пробормотал Юлиус.
Пастор и Христина вернулись домой. Девушка прошла прямо в дом, а пастор поспешил к гостям.
IV
Пять часов пролетели как пять минут
У пастора Шрейбера было строгое честное лицо немецкого священника, который сам исполняет все, что проповедует. Это был человек лет сорока пяти. На лице его лежал отпечаток задумчивости и доброты. Печальная задумчивость явилась следствием утраты им жены и дочери. Он, видимо, был безутешен, и в душе его происходила непрерывная борьба между мраком человеческой скорби и светом христианской надежды.
Он поздоровался с гостями, осведомился, выспались ли они, и поблагодарил за то, что зашли к нему. Минуту спустя колокольчик прозвонил к обеду.
– Пойдемте к моей дочери, – сказал пастор.
– Он не спрашивает, как нас зовут, – тихо прошептал Самуил, – так не стоит и называть себя. Твое имя может показаться слишком блестящим по сравнению со скромным званием девочки, а мое – прозвучать как-то по-еврейски в ушах набожного добряка.
– Хорошо, – сказал Юлиус. – Представимся принцами инкогнито.
Они вошли в столовую, где уже были Христина с племянником. Она грациозно, но робко поклонилась молодым людям. Сели за стол, уставленный простыми, но обильными угощениями, пастор разместился между гостями, напротив него села Христина, а между ней и Юлиусом – ребенок.
Поначалу разговор как-то не клеился. Юлиус, смущенный присутствием девушки, молчал. Она, казалось, сосредоточила все свое внимание на маленьком Лотарио, за которым ухаживала с материнской нежностью, а он называл ее сестрой. Разговор поддерживали только пастор и Самуил. Пастор был доволен, что у него в гостях студенты.
– Я и сам был им когда-то, – заметил он. – В то время студенческая жизнь была веселая.
– Теперь она несколько грустнее, – сказал Самуил, посмотрев на Юлиуса.
– Ах! – продолжал пастор. – То была лучшая пора моей жизни. Впоследствии я довольно дорого заплатил за это счастье. Тогда я верил в жизнь, а теперь – наоборот. Разумеется, я говорю все это не для того, чтобы разочаровать вас, дорогие гости. В любом случае я желаю дожить до того времени, когда увижу Христину счастливой в доме ее предков.
– Отец! – перебила его Христина с нежным упреком.
– Ты права, моя златокудрая мудрость, – сказал пастор, – сменим лучше тему… Знаешь ли ты, что по милости Божьей ураган, разразившийся сегодня ночью, пощадил почти все мои растения?
– Вы ботаник, сударь? – спросил Самуил.
– Да, немного занимаюсь этой наукой, – сказал пастор с оттенком гордости.
– И я занимаюсь иногда, в свободное время, – ответил небрежно юноша.
И Самуил вдруг обнаружил глубокое и серьезное знание предмета, так что поразил достойного пастыря своими оригинальными взглядами и мыслями. В конце концов все тем же вежливым, холодным и слегка насмешливым тоном, словно не замечая того, что делает, своими познаниями он совершенно сбил с толку поверхностно образованного и несколько отсталого пастора. Между тем Юлиус и Христина, молчавшие до сих пор и лишь украдкой поглядывавшие друг на друга, начали мало-помалу сближаться. В этом им помог Лотарио. Не решаясь еще заговорить с Христиной, Юлиус начал задавать ребенку вопросы, на которые тот не мог ответить, и поэтому обращался постоянно к сестре за разъяснением; выходило, что Христина отвечала одновременно и мальчику, и Юлиусу. А юноша чувствовал себя счастливым оттого, что мысли молодой девушки передавались ему милыми устами ребенка.
К концу обеда все трое стали друзьями. И когда все поднялись, чтобы перейти в тенистый сад пить кофе, Юлиус нахмурился при виде подходившего Самуила, который мог помешать их приятной беседе. Пастор ушел за коньяком. Юлиуса привели в негодование вольные манеры Самуила и его наглый взгляд, устремленный на эту восхитительную девушку.
– Нам следует извиниться перед вами, мадемуазель, что мы сегодня утром помешали вашим занятиям с племянником, – начал Самуил.
– О! – отозвалась она. – Мы тогда уже заканчивали заниматься.
– Я не мог сдержать возгласа удивления. Благодаря одеянию той девушки, которая привела нас сюда, ее козлу и молнии мы едва не приняли ее за колдунью… Засыпаем под этим впечатлением и вдруг поутру, открывая окно, видим, что козел превратился в прелестного ребенка, а колдунья – в…
– В меня! – досказала Христина с насмешливой улыбкой. И, обернувшись к Юлиусу, который скромно молчал, она спросила: – И вы, сударь, приняли меня за колдунью?
– О, ну что вы, вы такая красавица!..