— Ах, мне очень бы хотелось увидеть ее днем! А теперь пойдем смотреть ваши гербарии, — сказал Самуил, вставая.
И, проходя мимо Юлиуса, он шепнул ему на ухо:
— Я буду занимать отца и попробую навести разговор на Турнефора и Линнея. Чувствуешь мою преданность?
И он действительно разговорился с пастором, так что Юлиус оставался некоторое время наедине с Христиной и Лотарио. Теперь они уже не чувствовали прежней неловкости, они пробовали глядеть друг на друга и даже разговаривать.
Впечатление, произведенное утром Христиной на Юлиуса, все усиливалось и становилось глубже.
Он никогда еще не встречал такого живого, ясного личика, в котором можно было прочесть, как в открытой книге, все чистые порывы девственной души. Взгляд Христины был чист, как хрусталь, и обнаруживал прелестное, преданное сердце. Все существо ее дышало кротостью и добротой: оно напоминало собой светлый майский день.
Присутствие Лотарио придавало их беседе прелесть невинности и простоты.
Христина показала Юлиусу свои цветы, пчел, птичий двор, ноты, книги, словом всю свою тихую и простую жизнь. Потом она заговорила и о нем самом.
— Как это странно, — заметила она ему, — что у такого кроткого и спокойного человека, как вы, такой насмешливый и надменный друг!
Она подметила, что Самуил исподтишка высмеивал ее добряка отца, и он тотчас же стал ей антипатичен.
Юлиусу пришло на память, что и у Гете Маргарита говорит Мефистофелю нечто подобное во время прекрасной сцены в саду. Но по сравнению с той Маргаритой, Христина показалась ему бесконечно прекраснее. В продолжение разговора он заметил, что под наивной грацией молодой девушки таился здравый смысл и определенно выработанный взгляд на вещи. Этими качествами она была обязана, по всей вероятности, тому обстоятельству, что ее детство протекало без матери. В ребенке чувствовалась женщина.
Оба с нескрываемым удивлением услышали от вернувшихся к ним пастора и Самуила, что было уже три часа и что пора в путь.
На счастливых забывчивых часах первых сердечных биений пять часов пролетают всегда как пять минут.
Глава пятая
Цветы и травы не доверяют Самуилу
Пора было трогаться в путь. Но все-таки оставалась надежда провести вместе еще час.
Думая об этом, Юлиус повеселел. Он рассчитывал продолжать разговор с Христиной дорогой, но вышло не так. Христина инстинктивно чувствовала, что ей не следовало оставаться все время с Юлиусом. Она взяла под руку отца, продолжавшего говорить с Самуилом, а Юлиус печально побрел позади.
Они продвигались лесной дорогой к прекрасному холму. Солнечные лучи весело играли на листве деревьев, и ароматный воздух оглашался влюбленными трелями соловьев.
Как уже сказано, Юлиус, недовольный Христиной, держался в некотором отдалении.
Он попробовал пустить в дело маленькую хитрость.
— Лотарио, поди-ка сюда, взгляни, что тут такое, — позвал он ребенка, который, уцепившись за руку Христины, семенил ножками рядом с ней.
Лотарио подбежал к своему новому приятелю. Юлиус показал ему сидевшую на ветке стрекозу. При виде этого изящного, великолепного насекомого с трепещущими крылышками мальчик взвизгнул от радости.
— Как жаль, что Христина не видит стрекозы! — проговорил Юлиус.
— Сестрица, — закричал Лотарио, — иди скорее сюда!
А так как Христина не шла, чувствуя, что не сам ребенок ее зовет, то Лотарио подбежал к ней и начал теребить ее за платье. Ей пришлось поневоле оставить руку отца и последовать за мальчиком, чтобы посмотреть прекрасные крылышки стрекозы.
Стрекоза исчезла, а Христина явилась.
— Напрасно ты позвал меня, — сказала она и вернулась к отцу.
Такой прием Юлиус повторил несколько раз. Он показывал Лотарио то бабочку, то цветок и все выражал сожаление, что Христина не видит их красоты. А Лотарио каждый раз бежал за ней и заставлял ее возвращаться.
Таким образом, благодаря настойчивости ребенка, Юлиусу удалось побыть еще несколько минут с Христиной наедине.