Юрий Бахорин[1]
Ущелье смерти
Часть первая
На мрачном сером граните стен лениво зашевелились густые тени. Древние каменотесы грубо оббили самые крупные выступы, не утруждая себя окончательной отделкой, когда создавали в толще горы глубоко под Логовом огромную пещеру с высоким сводом. Сейчас она тонула в почти непроницаемой мгле, и лишь ярко-алое пятно рдело посередине казавшегося безграничным пространства. Однако даже этого слабого света хватало, чтобы обрисовать некую темную массу, застывшую на самой границе видимости. Гулкая тишина наполняла тьму, и только изредка слышалось слабое потрескивание, которое издавал, разогреваясь, подернутый зловещей кровавой мутью камень, кольцом окружавший алое пятно. Повисшее в воздухе напряжение постепенно сгущалось, словно жар, источаемый пятном, накапливался, не желая покидать Ритуальный Зал через невидимые сейчас отверстия проходов подземного лабиринта.
С крайнего восточного хода начал пробиваться пока еще слабый, но постепенно усиливавшийся свет. Некоторое время все оставалось по-прежнему, но, по мере того как свет становился ярче, кровавое пятно тускнело или, скорее, темнело, меняя окраску с ярко-алого, каким казалось в удушливой темноте пещеры всего несколько мгновений назад, на темно-бордовый, будто подернутый сероватым пеплом.
Вскоре с той же стороны донеслись легкие, лишь чуть приглушенные расстоянием шаги множества ног, похожие на тихий шелест гонимой ветром опавшей листвы. Отдаленное пламя факелов, что несли в руках люди, заплясало по стенам, на короткое время породив странный живой орнамент из световых пятен и теней. С каждым мгновением набиравшие силу призрачные отблески быстро распространялись по всему залу. Шелест нарастал, словно шум прибоя, свет разгорался все ярче и ярче, постепенно поглощая тьму. Четко обозначились темные провалы уводивших в неизвестность ходов, и особенно один, идущий с востока, теперь ярко освещенный.
Процессия приближалась. Первая фигура, огромная и могучая, не входя в пещеру, на миг остановилась в проходе. Голова в черном островерхом капюшоне повернулась, окидывая взглядом горящих углями глаз пустое пространство. Этого, однако, гиганту показалось мало, и он шумно втянул носом воздух, словно хищник, обнюхивающий свою нору. Похоже, окончательно убедившись, что опасности нет, он шагнул внутрь, и пляска света и тени мгновенно прекратилась. Следом за первой фигурой показалась вторая. Затем еще одна, и еще, и еще… Некоторые из вошедших выглядели так же, как и первый: крупные, медлительные, с горящими глазами. Но гораздо больше оказалось других, кто сильно уступал им в росте, да и глаза у них не светились.
Они появлялись в проходе один за другим и расходились по залу. Отточенность и слаженность движений говорили о том, что ритуал, для которого они собрались, проходит не в первый и даже не в десятый раз. Постепенно группа разделилась на две неравные части. Красноглазые встали вдоль неровной, грубо обтесанной стены, обозначив факелами, которые они держали перед собой, ее границы. Оставшиеся тринадцать выстроились полукругом в середине зала, замерев перед еще более потускневшим пятном. Теперь, когда стало светло, оно приняло вид огромной жаровни, которую наполняли угли, уже подернутые темно-серым пеплом. Мрачное пятно, что смутно угадывалось на границе видимости, превратилось в тяжелое кресло. Одна из фигур подошла к нему, медленно опустилась на сиденье и не торопясь окинула взглядом собравшихся вокруг жаровни соратниц.
Каждая, на ком останавливался взгляд Владычицы, тут же склоняла голову и, сложив ладони перед лицом, начинала не то шептать заклинание, не то молиться, старательно отрешаясь от всего земного перед тем, как приступить к предстоящей церемонии. Ритуальный Зал наполнился многоголосым шепотом. Словно попавшая в ловушку стая летучих мышей, слова заметались по пещере, накладывались одно на другое, превратившись в какофонию шипящих звуков, в которой непосвященный не разобрал бы ни слова. Так продолжалось еще некоторое время, и вдруг, словно по команде, молившиеся смолкли.
До сих пор неподвижно сидевшая в кресле укутанная в белый плащ женщина медленно встала, и ее двенадцать единомышленниц тут же пали на колени. Руки Владычицы величественно поднялись. Длинными худыми пальцами она скинула капюшон, открыв взорам собравшихся обрамленное короткими белыми волосами узкое лицо с жесткими чертами, которое отдаленно напоминало волчью морду. Близко посаженные карие глаза обежали внимательным, теперь уже открытым, взглядом застывших в поклоне настоятельниц. Красноглазые создания просто не существовали ни для кого из людей. Заняв отведенные им ритуалом места, они превратились в живые подставки для факелов.
— В небе Полная Луна — прекрасная ночь для пророчеств! — возвестила седовласая. Эта фраза была несколько длиннее обычной, но никто и бровью не повел, как будто не заметил этого.— Владычица Логова желает знать, что ждет нас между лунами. Это предсказание особое. Именно поэтому нынешней ночью мы все в сборе! — Она обвела застывших настоятельниц колючим взглядом, словно прикидывая, кого выбрать на этот раз, хотя еще до начала церемонии знала, на кого укажет.— Сегодняшняя ночь принадлежит тебе, Халима! — Ее рука поднялась, и длинный указательный палец нацелился в одну из серых фигур.— Ты готова отдать силы на благо нашего дела?
— Я готова, Владычица! — ответила та, медленно поднялась, скинула капюшон, открыв прекрасное лицо, светившееся торжеством, и подошла к беловолосой женщине.
— Хорошо,— кивнула мать-настоятельница, и небольшой стеклянный флакончик словно сам собой возник в ее руке.
Отработанным жестом она левой рукой выдернула затычку, а правой тихонько помахала перед лицом настоятельницы, после чего легонько дунула. Халима закрыла глаза и замерла, жадно ловя ноздрями терпкий аромат. Владычица тем временем вставила затычку на место, и так же незаметно, как появился, флакон исчез в складках ее плаща. Избранница замерла. Она больше не улыбалась и теперь, скорее, походила на безвольную деревянную куклу. Владычица заняла свое место в кресле. Одновременно с ней остальные женщины, стоявшие вокруг жаровни, поднялись с колен.
— Поведай нам волю Великой Волчицы! — повелительно произнесла Разара, и рука ее указала на середину круга, образованного людьми в серых плащах.
Неуверенно, как будто делает это не сама, а кто-то незримый управляет ею, словно марионеткой, девушка провела руками по телу и нащупала застежку. Плащ бесформенным комком упал на каменный пол пещеры, обнажив прекрасное тело. Одурманенная ароматом снадобья, девушка посмотрела на Владычицу и, когда взгляды их встретились, на миг замерла, словно получала от нее мысленную команду. Впрочем, быть может, так оно и было? Во всяком случае, через несколько мгновений Халима, кивнув, медленно, словно в полусне, направилась к жаровне. Мягко касаясь камня, ее босые ступни встали на стенку очага. Девушка плавно опустила голову, уставившись отрешенным взглядом в тускло мерцавшие угли жаровни. Скоро глаза ее начали слезиться, и окружающее слилось в сплошную стену огня, так что девушка окончательно перестала понимать, кто она и где находится. Неожиданно она вздрогнула, словно вновь услышала чей-то безмолвный приказ, получила расставившую все по местам подсказку и шагнула на покрытые слоем серого пепла угли.
Повелительница тем временем откинулась на спинку кресла и молча наблюдала за неспешными движениями девушки. Халима плавно извивалась в странном медленном танце, лишь изредка переступая с ноги на ногу, словно стояла не на раскаленных углях, а на обыкновенном полу. Постепенно движения ее начали убыстряться, подчиняясь уже другому ритму. Волны раскаленного воздуха окутывали тело танцующей, и на бархатной коже выступила испарина. Теперь гибкое грациозное тело блестело, словно умащенное драгоценным маслом, а желтый свет факелов бросал блики на груди и бедра. Ритуальный танец Халимы всегда отличался от танца любой из настоятельниц, и окружающие застыли, завороженные гармонией ее движений, боясь упустить в происходящем малейшую деталь, хотя и понимали, что как каждое движение в отдельности, так и весь танец в целом лишь подготовка к главному. Тем не менее вольно или невольно, но неким таинственным образом и они тоже участвовали в обряде. Но понимали это только Разара да, быть может, сама Халима.