На миг он оторвался от охоты, и глянул на меня стального цвета глазами.
— Не нужна мне мушка, я его и так убью! Только бы заметить.
Молча, козырнул ему, и быстро пошёл по ходу сообщения.
На берегу уже справились и без меня. Разорив один из блиндажей, бойцы старательно связывали брёвна по два, и на воде уже качались три плотика. Сейчас на каждый из них сноровисто прибивали доски. Командовал красноармеец. Заметив меня, он подошел, и растерянно замер. Правая рука была туго перебинтована, и висела на повязке.
— Вольно. — Я помог решить эту проблему, и боец облегченно вздохнул:
— Товарищ капитан, к лодкам пробраться невозможно. Я приказал разобрать блиндаж, и делать плотики. У нас девять тяжело раненных, и человек тринадцать легко. Докладывает красноармеец Замулко.
— Благодарю вас, товарищ красноармеец. Где командир роты?
— Вон он, в тенечке лежит. Только… — боец замялся, — отходит он уже. Его пулеметчик подловил.
Я опрометью бросился к своему последнему офицеру, как же так? Пацан же совсем, ему жить надо! Я успел. Младший лейтенант открыл глаза, и посмотрел на меня. Грудь его была замотана бинтами, но сквозь их белизну проступала кровь, и пятно росло на глазах.
— Капитан! — зашелестели его губы, — Меня похороните рядом с Любой. Я же её любил, а она с Васькой погибла… Обещайте, капитан.
— Клянусь! — я с трудом сдерживал слёзы. Он попытался улыбнуться, но вздрогнул, и всё… Перестал дышать. Юношеские голубые глаза невидяще смотрели в белесое равнодушное небо. Закрыв ему глаза, я поднялся с колен, и окликнул Замулко.
— Прошу вас, похороните командира. Закопайте его рядом с уже погибшими командиром первой роты и санитаркой. Они ждут его.
Красноармеец, когда-то посмеиващийся над товарищами, вспомнил я его, с тревогой посмотрел на меня.
— С вами всё в порядке, товарищ капитан?
— Да всё хорошо, только вот в ушах звенит. Давайте быстрее.
Не оглядываясь, я быстро пошёл к траншее, пора возвращаться. На душу мою лёг ещё один грех, ничего, я отвечу, точными выстрелами. А звон усиливался, и я догадался посмотреть в небо. Знакомые по фильмам и фотографиям силуэты пачкали родное небо. Изломанные крылья, нелепо торчащие обтекатели шасси. «Лаптёжники», «Юнкерс-87», смерть наша. Я скатился в ход сообщения и быстро побежал к окопу, придерживая фуражку. Уводить, срочно уводить людей!! Пока бомбят, через реку фрицы не полезут!
Ворвавшись на позицию, я сразу увидел мёртвого Рудинского. Лицо его было закрыто пилоткой, но ефрейторская полоска на петлицах была только у него. Я нагнулся над ним, но стоящий рядом боец, остановил меня:
— Мёртв он, — и добавил со злой радостью, — А немчуру он всё-таки шлепнул!
— С каждого отделения оставить по одному наблюдателю! — стал приказывать я, — Остальным укрыться в блиндажи! Нас будут бомбить! Быстрее!
Схватив «Маузер» Рудинского, я поспешил на своё место, на ходу обтирая оружие от крови. Бойцы потянулись к ходам сообщения, но пикировщики миновали нас и, сделав вираж над городом. клюнули носами над рекой. «Раненые!» — в мозгу включился ревун тревоги, и, не помня себя, я закричал:
— По самолетам противника, огонь!! Эти гады наших раненых собираются бомбить!!
Дружный залп вышвырнул пули в небо, и тут пехота противника спасла наших бойцов. Две красные ракеты взлетели над водой, целя в точку над линией наших окопов. «Лаптёжники» выровнялись, и нацелились на нас. Дико взвыли сирены, и показалось, небо бомбами упало на нас. Вжавшись в дрожащую стенку, я дрожал, но не от страха, а от злости. Мне нечего было противопоставить этому кошмару, я стрелял в небо, стреляли все. Но наши пули бесследно растворялись в воздухе, а вот летящие сверху, такого же проклятого калибра 7,92, искали и находили тела людей. Осколки бомб тоже собирали щедрую дань вечной противнице жизни. Ни о чём я думать не мог, было страшно, и, стараясь убить хотя бы свой страх, я высаживал по самолетам обойму за обоймой.
Всё имеет свой конец, вот и сделав последний заход, самолёты потянулись в сторону Калинковичей. На секунду воцарилась тишина, но тут с реки донеслись глухие шлепки. Отряхнув фуражку, я покрепче надел её и осторожно выглянул из-за бруствера. Эти упёртые козлы вновь грузились в резиновые лодки. Отлично, спишу ещё несколько грехов. Кинув взгляд по сторонам, я не увидел никого. Пускай. Только вот подпущу поближе, а запасная обойма под рукой. Я стрелял, и с каждым упавшим в реку радостней становилось на душе. Этот уже не сможет никого убить…
— Kurt, warum plagst du dich mit diesem Kadaver rum? [13]
Молодой солдат в «фельдграу» снял каску и вытер пот. Его глаза цепко осматривали покореженную землю, и ствол карабина дергался вслед за взглядом.