— Добрый вечер, товарищ Листвин, — негромко произнес Строков, протягивая мне руку. Вездесущий сержант освободил меня от поклажи, и я смог пожать руку человека, который мог и должен был решить мою судьбу. Мы молча, рассматривали друг друга. Строков выглядел не просто усталым, а смертельно измученным. Темные круги под глазами, покрасневшие глаза, даже выбрит он был плохо: такое ощущение, что утром он брился без зеркала, на ощупь.
— Я вот вернулся, заехал было в управление, а здесь, оказывается, такое событие. Но, сегодня устал очень, так что давайте встретимся завтра, в обкоме, часов в девять утра. Обратитесь к милиционеру на входе, пропуск будет заказан. Хорошо?
Не дожидаясь ответа, он пошел к поджидавшей его «Эмке». Я провожал взглядом развернувшуюся машину пока она не скрылась за поворотом, потом взяв у сержанта сумку, пошел в гору.
После ужина, во время которого узнал, что питаюсь за счет НКГБ республики, я, взяв пачку папирос, вышел в парк и устроился в беседке. Меланхолично наблюдая за тающим дымком папиросы, наслаждался покоем, и, с некоторым удивлением, безмятежностью ведомого. От меня уже ничего не зависело, благодать-то какая. Из открытого окна звучала музыка, что-то классическое. Потом раздался бой курантов, и такой знакомый голос Левитана четко произнес:
— Передаем сводку Совинформбюро от семнадцатого июля тысяча девятьсот сорок первого года:
«В течение семнадцатого июля наши войска вели бои на Псковско-порховском, Полоцком, Смоленском, Новоград-Волынском направлениях и на Бессарабском участке фронта. В результате боёв существенных изменений в положении войск на фронте не произошло.
Наша авиация в течение семнадцатого июля действовала по мотомехвойскам противника, уничтожала авиацию на его аэродромах. За пятнадцатое и шестнадцатое июля уничтожено девяноста восемь немецких самолётов. Наши потери двадцать три самолёта».
Затянулся и, увидев, как затлела гильза, с досадой отбросил окурок. Все благодушие как волной смыло. Народ сражается на фронтах и в тылу. А я сижу здесь, как в санатории! Нервно схватил новую папиросу и, ломая спички, прикурил. Город вокруг застыл в тишине, только запоздавшие соловьи вовсю распевались, пытаясь доказать кому-то свою незаменимость. Так и мне придется завтра доказывать смертельно уставшим людям, что тоже кому-то здесь нужен. Попытавшись поставить себя на место Строкова, я придумал такой план покушения на Сталина, что аж самому понравилось. Только одна мелочь портила все. Никому в мире не могла прийти в голову мысль о провале во времени. А так все сходилось. Берем крутого ниндзю с европейской внешностью, выдумываем для него документы и легенду, которая не может подвергнуться проверке, упаковываем его, пусть даже и неработающей, техникой футуристического дизайна. После чего закидываем его за линию фронта и пусть рвется к вождю, рассказывать о мерах по спасению страны. А дальше — дело техники, один удар… и все. Впрочем, дизайн так называемой техники будущего, тоже уязвимое место, мне припомнились иллюстрации к НФ-книгам Беляева, Циолковского. Пожалуй, мобильник в исполнении немцев, выглядел бы переносным телефоном, с трубкой и наборным диском. Может быть, антенна бы из него торчала, как на моей первой «соньке» или даже больше. Представив себе такое чудо, я улыбнулся. Нет, путешествия во времени здесь даже не фантастика, ведь кроме Уэллса и Марка Твена, об этом никто не писал.
Ночь не ворвалась в город, а проникла в него как диверсант. Никто ничего не заметил, а вокруг сразу стемнело, только в недалеко стоящем здании ГБ виднелись слабо подсвеченные изнутри плотные шторы. На чистом темном куполе неба, засверкали прорехи-звездочки. Казалось что, там за темной драпировкой светит неугасающий свет, свет ослепительной истины, и вся эта звездная красота, только намёк на то, что может открыться. Но всё это в небесах, а на земле, всё зависит от людей.
Вернувшись в комнату, я тщательно задернул шторы и включил свет. Пограничник, спящий под одной простыней, даже не шелохнулся. Я быстро разделся и постарался аккуратно сложить форму на табуретку. Предварительно критически осмотрел подворотничок, подумал, и решительно надорвал его, чтобы не забыть подшить свежий. На удивление, спал я спокойно и проснулся только тогда, когда сержант потряс меня. Открыв глаза, я недоуменно уставился на треугольники в петлицах незнакомого человека, но потом, все вспомнил.