Микаэль и его знатный род были иудеями и регулярно посещали синагогу, изучая Святое Писание. Как и многие жители Итиля, жили они в юрте из дерева и войлока, с остроконечной башенной крышей, свойственной всем хазарским жилищам. Конечно, морозными хазарскими зимами трудно было удержать тепло в войлочном шатре, но строить жилища из обожженных кирпичей мог только малик-хазар. Все остальные сурово наказывались за такие вольности, ибо проявляли дерзость, посягая на царские привилегии.
Микаэль откинул войлочную накидку над входом, и юрту наполнил свежий весенний воздух. Солнечный луч, заглянув в жилище, задрожал на полу озерцом света. В глубине юрты на расстеленных овечьих шкурах лежала женщина. Возраст ее определить было практически невозможно. Непонятная болезнь за какой-то месяц иссушила ее тело, прочертив по рукам и лицу глубокие старческие морщины. Она лежала недвижно. Глаза ее были закрыты. Пересохшие губы то что-то невнятно шептали, то, истончаясь, приоткрывали рот. На лбу выступила испарина. Микаэль сел рядом с матерью, осторожно вытер ей пот со лба. Вчера он приводил к ней лекаря-шамана. Тот, поколдовав над рисовыми зернами, сказал, что болезнь плохая, но к рассвету должно стать легче, если больная выпьет приготовленное им снадобье. Снадобье Микаэль давал матери исправно, но к утру женщине стало совсем худо. Она умирала.
Новый день заглядывал в юрту. Он требовал новых дел, и Микаэлю нужно было отлучиться на некоторое время. Как не хотелось ему того, но он должен был оставить мать на некоторое время одну. Дела звали его. Каждую ночь Микаэль выпекал в печи, стоящей рядом с юртой, хлеба и лаваши. Каждое утро он шел продавать их на городской рынок. В тихой летней столице, когда весь городской люд кочевал по своим родовым землям, хлеб раскупали мало, да и тот уходил дешево.
Оставив больную мать, Микаэль, взяв корзину с хлебом, отправился на рынок. Он шел по тенистой дорожке под сводами акаций и катальп. Около общественной бани он свернул в улицу, где вместо юрт стояли небольшие постройки из глины. Здесь, недалеко от рынка, жила Амина. Она хоть и была хазаркой-иудейкой, но род ее не был так знатен, как род Микаэля. Ее отец служил у итильского князя и, пока тот вместе с царским двором кочевал по Хазарии, поддерживал в исправном порядке его хозяйство.
Каждое утро Микаэль, проходя мимо глиняной мазанки Амины, заносил ей горячий, свежеиспеченный хлеб. Так повелось с тех самых пор, когда Микаэль впервые пошел на рынок продавать лаваши. Вот и сегодня она вышла ему навстречу. Светлолицая и ясноокая, она была удивительно красива. Ее миндалевидные глаза смотрели из-под длинных смоляных ресниц, выразительно подчеркнутых густым изгибом бровей. Особую притягательность ее взгляду придавала маленькая темная родинка, точно звездочка, расположившаяся чуть выше бровей, которая, по мнению древних, означала мудрость. Предки ее не входили в аристократическую знать. Но все же принадлежали они к белым свободным хазарам, а не к тем хазарам кара-будун, со смуглой, почти черной кожей, зависимых от податей бедняков. Девушка улыбнулась красивой белозубой улыбкой и пригласила Микаэля в дом.
– Не могу, Амина, – отказался от приглашения юноша. – Вот, хлеб вам принес, возьми, – протянул он Амине еще теплый лаваш. – Мать совсем плохая. Быстрее бы управиться. Может, пока все распродам, ее уж и смерть возьмет.
– Не говори так, Микаэль, – отозвалась девушка, – все в руках Господа.
– Амина, приходи сегодня на берег Итили к той ветле, ну, ты знаешь, – робко взглянув на девушку, попросил ее Микаэль.
– Приду, если отец будет у князя на подворье, – тихо ответила она.
Амина была чуть моложе Микаэля. Они знали друг друга еще с тех самых пор, когда оба только учились делать свои первые шаги. Их родители дружбы друг с другом не водили, но были в неплохих отношениях. Отец Амины в мыслях не исключал породниться пусть с небогатым, но знатным родом, к которому принадлежал Микаэль, и, хоть держал дочь в строгости, все же нет-нет да и умалчивал о прознанных им тайных встречах дочери с этим юношей.
Вечерело. Амина пришла к ветле, как и уговаривались, но Микаэля не было. Подождав немного, она направилась к юрте юноши. Не часто доводилось ей бывать там, она немного робела, но все же тревожное чувство влекло ее туда.
Микаэль стоял на коленях на расстеленных овечьих шкурах, в оцепенении глядя на лежащую перед ним женщину, и держал ее за руку. Он не замечал вошедшую Амину. Девушка подошла ближе и тронула его за плечо.