Ибрагим осторожно, исподволь старался повлиять на неугодные правителю мнения, дабы свести большинство к желаемой кандидатуре Юнуса. Вместе с тем он вглядывался в каждого, в надежде понять, кто из сидящих сейчас, здесь, под лицемерной маской преданности скрывает личину врага. Ибрагим чувствовал, что добром этот совет не кончится…
Сановники и советники, придворные и приближенные жарко спорили. Имен в их споре становилось все меньше и меньше. Наконец, все голоса, не без усилий Ибрагима, сошлись в унисон на имени Юнуса – старшего сына Истани. Итак, волею судьбы, Юнус должен был взойти на трон Верховного кагана Хазарии.
Дворец Истани пребывал в скорби. Тишина неприятной вязкой массой окутала покои верховного кагана. Вышитый золотой нитью роскошный парчовый балдахин над золотым троном накрыла своей невесомостью траурная шелковая накидка. Посреди залы, на постаменте, украшенном специально для похоронной церемонии, возвышалось упокоенное тело кагана Истани. Возле его смертного ложа в глубоком молчании находились двадцать пять его верных жен. У ног и изголовья почившего, склонив головы, сидели наложницы. Все они, подавленные общим горем, воздавали своему господину последние земные почести.
В городе готовились к погребению. По указу Вениамина спешно собрали тех, кто должен был возводить похоронный дворец. Его надлежало построить в глубоком и широком котловане, вырыть этот котлован вблизи водоема. Во дворце должно было быть все, что могло пригодиться усопшему за чертой земной бренности. Уже возвели стены двадцати его комнат, уже все комнаты покрыли дорогой золотой парчой. Время заставляло торопиться с устройством и убранством святилища для солнцеподобного и всемогущего, ибо близился час отправляться кагану Истани в далекий путь его новой загробной жизни. В каждой комнате вырыли по могиле. Дно каждой могилы засыпали красной охрой и негашеной известью.
Теперь новое жилище кагана ожидало прибытия своего повелителя. Явиться он должен был в установленный срок вместе со свитой и приближенными, чтобы, единожды войдя во дворец, остаться навсегда за завесой бытия.
Главная площадь Итиля как никогда бурлила людской массой. Еще с рассветом потянулся сюда народ, чтобы проститься со своим верховным правителем. Все беды, все благополучие хазарской земли, урожаи, победы в войнах приписывали люди божественной силе Истани. Простолюдины не ведали, что наделенный духовной силой всемогущий каган – всего лишь безвластная марионетка в руках малик-хазара Вениамина.
Когда-то очень давно, после распада Западнотюркютского каганата, потомки тюркютской династии Ашина, к которой принадлежал усопший, возглавили независимое Хазарское государство. Время шло, и истинная власть Хазарии перешла к новому основателю династии хазарских царей – беку Обадию. Он сумел низвести роль правящего кагана настолько, что тот, оставаясь в глазах простого народа посланцем Бога, был всего лишь бутафорией великого владыки.
Не только простой народ, но и хазарская знать и соседние с Хазарией племена во все времена видели в кагане родовое всемогущество и сияние божественной власти. Именно это заставило Обадия и потомков его династии, к которой принадлежал ныне правящий малик-хазар Вениамин, не только терпеть, но и оказывать высочайшие почести тем, кого они лишили законной власти. Сегодня Вениамин отдавал последние почести Истани.
Тем временем скорбная процессия, начав свое шествие, медленно двигалась от дворца к площади. Впереди в траурных одеждах шла вся многочисленная свита кагана Истани. Его тело несли четверо рабов на твердых, украшенных соответственно ритуалу носилках. Жены, наложницы, князья, евнухи, рабы, прислуга – все сопровождали своего господина в путешествие к праотцам. За этой многочисленной свитой, по всей строгости военной выправки, двигалось несметное войско кагана.
На всем протяжении пути кортеж неспешно двигался сквозь плотные ряды хазар, которые пришли проводить своего господина в последнее странствие. Не смея взглянуть на него даже на усопшего, люди падали ниц, когда колонна приближалась, и отрывали чело от земли, когда стихали звуки шагов завершающего ход войска.
Микаэль с сестрами и Аминой дожидались процессию на городской площади, посреди которой возвышался постамент. На него должны были поставить носилки с почившим. Микаэля охватило волнение. Комок снова подступил к горлу. Он посмотрел на сестер. Те, понурив головы, стояли в спокойном ожидании. «Они печалятся не больше, чем те, кто собрался на площади, – думал про сестер юноша, – ведь они были еще очень малы, когда отец ушел во дворец в его другую жизнь».