"Вот мы и вернулись в Голландию!" — мрачно подумал Конрад.
Сев в кресло, он перечитал всё, что успел написать за время плавания. Его дневник начинался с берберов. То, что было до встречи с ними, он поленился изложить на бумаге и теперь пожалел об этом. Кое-что уже забылось. Стоило бы упомянуть о визите моравских гостей. Конрад огляделся в слабой надежде обнаружить где-нибудь письменный прибор. Не увидев ничего похожего, он решил заглянуть в комнату Альфреда Хооге, которая находилась рядом с его собственной.
Выйдя на лестницу, мальчик прислушался. Казалось, что за ним никто не следил. Потянув за бронзовое кольцо, он проскользнул в узкий проём бесшумно приоткрывшейся двери.
Спальня Хооге отличалась неким качеством, с первого взгляда бросающимся в глаза: эта комната могла принадлежать кому угодно, только не моряку, путешественнику, пирату. В её обстановке ощущалась тихая бюргерская добропорядочность: картины, аккуратные драпировки, цветы на окне. На столе стояла стеклянная чернильница, и лежало перо. Конрад не решился взять их. Возвращаясь к себе, он услышал, как наверху тихо закрылась дверца, ведущая в чердачную каморку: Ибрагим следил за ним.
Глава 20
Приятель магрибских корсаров
К обеду Альфред не вернулся. Гостю пришлось сесть за стол вместе со старшими представителями семьи Хооге. Ибрагима не позвали. При всём своём демократизме хозяева не могли допустить, чтобы мальчик, купленный их сыном у чужеземного пирата, пользовался в их доме равными правами.
Конрад представлял себе отца Хооге дряхлым, желчным беззубым старцем, но глава семьи был моложав и не по годам энергичен. Его аристократизм и безупречная выправка потомственного военного произвели впечатление на младшего Норденфельда, давно отвыкшего от общества подобных людей.
— Итальянские дети красивы, — сказал мингер Хооге жене, доброжелательно поглядывая на гостя. — Этот авантюрист Феррара недурно воспитал тебя, малыш, по крайней мере, сумел привить тебе хорошие манеры. Ты помнишь своих настоящих родителей?
Конрад предпочёл ответить отрицательно, стараясь избежать дальнейших расспросов.
— Мой сын не слишком разборчив в выборе друзей, — продолжал рассуждать старший Хооге. — Он легко поддаётся дурному влиянию. Я надеялся, что он станет военным, но, видимо, мне суждено умереть, зная, что мой единственный наследник — торгаш.
Конрада задела эта несправедливость. Точно так же и его самого недооценивал отец, и он — откуда только смелость взялась! — горячо вступился за своего защитника:
— Альфред Хооге — очень храбрый человек. Я был с ним в плавании и обязан ему жизнью.
За столом на миг воцарилось молчание. Конрад испугался, подумав, что, возможно, Альфред не одобрил бы его откровенности, но отступать было поздно. Старики желали услышать о столь небывалой вещи, как доброе дело, совершённое их беспутным отпрыском. Гостю пришлось рассказать о том, как Хооге не дал ему утонуть, и о сражении с пиратами.
В разгар обеда вернулся Альфред и с нескрываемым удивлением обнаружил, что за время его отсутствия Конрад умудрился завоевать сердца его суровых родителей.
Фрау Хооге выговорила сыну за легкомыслие. В Республике Соединённых Провинций нет рабства, но это не означает, что оказавшись здесь и став свободным, Корнелис изменился. Его варварские привычки неистребимы. У него злой нрав и дурные манеры. Не следовало поручать ему заботу о госте.
Альфред рассмеялся, узнав, что Конрад разбил нос Ибрагиму, но старикам было не до шуток. Им хотелось знать, почему о таком ужасном событии, как нападение пиратов на "Вереск", они услышали не от своего сына, а от чужого мальчика.
— Потому что встречи с пиратами — достаточно обычное дело в тех краях, — сказал младший Хооге, глянув на Конрада так, что тот едва не поперхнулся. — Из-за шторма мы отстали от каравана, и алжирские корсары решили, что аллах посылает им лёгкую добычу. Очевидно, наш гость уже поведал вам во всех подробностях о нашем сражении с ними, и мне нечего добавить.
Конраду редко приходилось заступаться за кого-либо, и он дал себе слово, что больше никогда не сделает подобной глупости. Он и без того чувствовал себя неуютно, а теперь и вовсе был готов провалиться сквозь землю от стыда. Его охватило презрение к семейству Хооге. Эти люди гордились своим дворянским происхождением и в то же время препирались между собой за столом, как простолюдины. По большому счёту ему не за что было благодарить Альфреда, который защитил их с Феррарой лишь потому, что хотел заполучить "Вереск".