Он искренне радовался, что Хооге взял его с собой. Не так часто это случалось, в особенности теперь, с появлением в доме белокурого мальчика, изнеженного и слабого, нуждающегося в защите и опеке. Ибрагим сердился, недоумевая, зачем господин привёз к себе это никчемное создание, если всё равно каждый день навещал его отца.
Хооге ничего не рассказал слуге о Конраде и ограничился коротким приказом относиться к нему как к гостю, считая, что этого достаточно. Но понятие "гость", священное на Востоке, ничего не значило для Ибрагима, который в шесть лет попал в руки пиратов, служил бывшим европейцам — предателям христианской веры и не помнил своей семьи с её обычаями.
Посмеиваясь над безумной верностью и наивной привязанностью своего воспитанника, Хооге не задумывался над тем, насколько сильной и опасной может быть любовь дикаря, очень одинокого, бесправного и беззащитного в мире цивилизованных людей.
В последние дни Хооге чаще общался с Конрадом, чем с Ибрагимом. И теперь по пути в гавань он вспоминал свой разговор с наследником Норденфельда. Всё сложилось на редкость удачно. Если бы Конрад решил вернуться домой, Альфреду пришлось бы ехать с ним, так как Феррара не мог появиться в Моравии. Упрямство мальчика избавило Хооге от тяжёлого и опасного путешествия, которое нарушило бы все его планы и опустошило кошелёк. "Вереск" он получил без риска для своей репутации. Дингер, единственный свидетель шантажа, умер, а Феррара и Конрад не собирались оставаться в Нидерландах. Хооге надеялся, что их преследователи также не задержатся в Амстердаме.
Роль благодетеля оказалась слишком скучной и тягостной для бывшего корсара. Ему надоела история наследника Норденфельда, из которой он больше не мог извлечь для себя никакой выгоды. Феррара выздоравливал. Ещё несколько дней, и Конрада можно было бы отвезти к нему.
Хооге с нетерпением ожидал момента, когда наконец-то расстанется с этой парочкой чужеземных авантюристов. Свой долг перед ними он считал уплаченным. У него были и другие заботы. Став судовладельцем, он вспомнил о своих давних друзьях и компаньонах. "Тиция" не принесла ему удачи, но "Вереск" он получил в награду за такие невзгоды, которые покрывали все его прежние грехи.
Старый хозяин не мог оценить по достоинству мореходные качества красавицы-шнявы. Хооге испытал её в бою и увидел, на что способно это судно. Оно бесспорно во многих отношениях превосходило "Тицию".
День выдался достаточно тёплый для середины октября. В гавани, где стоял "Вереск", царило оживление. На небольшом портовом рынке торговали свежей рыбой и омарами. Порывы ветра разносили тяжёлый запах даров моря, гниющих водорослей, дёгтя, мокрого дерева и человеческого пота.
Приезжая сюда, Хооге обычно заходил в таверну выпить пива и послушать разговоры. Не оставалось сомнений в том, что Нидерланды проигрывают войну. После гибели адмирала де Рюйтера успехи на море были не лучше, чем на суше. Воспоминания пятилетней давности, когда французская армия стояла на подступах к Амстердаму, не прибавляли оптимизма тем, кто потерял своих близких, был искалечен или разорён. Но случалось, что новости были неплохими. Слухи об удачах нидерландских каперов в Средиземном и Карибском морях распространялись быстрее, чем дурные вести, и новые суда уходили из Амстердама, Роттердама, Флиссингена и других портовых городов на вольную охоту за "призами".
Возможно, что в этот день Хооге не стал бы терять время и сразу отправился на "Вереск", но проезжая мимо таверны, он увидел бывшего товарища по своей недолгой и ничем не примечательной службе на линейном корабле.
Михиель Фохт отличался могучим сложением. Его внушительная фигура, задрапированная в широкий плащ, выделялась в толпе, привлекая внимание. Срок его контракта истёк. Он оставил военную службу в надежде наняться на торговое или каперское судно. Альфред Хооге встретился ему очень кстати. Они разговорились. Узнав, что Хооге набирает команду, Фохт заинтересовался и пригласил его выпить по кружке пива.
Посетителей в таверне было не много. За столиком у окна небольшая компания играла в карты, обмениваясь громогласными репликами и дымя трубками. Под деревянной винтовой лестницей, ведущей в комнаты для постояльцев, стояла перевёрнутая вверх дном бочка. Рядом на скамейке примостился унылый и очень пьяный человек. У его ног лежал, повиливая хвостом, кудлатый пёс.