Феррару охватил ужас, но в ещё большей степени — изумление. Он и подумать не мог, что Конрад ведёт дневник. Ювелир забрал всю пачку истрёпанных листов к себе в комнату и внимательно просмотрел. Если бы они попали в руки… ну хотя бы Беппо…
В воображении Феррары границы власти, которую получил бы над ним умный и хитрый слуга, терялись за горизонтом.
Конрад смутился, увидев свои записи у ювелира, и рассвирепел, узнав, что тот собирается их сжечь.
— Возмущайтесь как угодно, ваша светлость, — сказал Феррара, — но я не собираюсь из-за вашей любви к мемуарному жанру идти на виселицу. Вы понимаете, насколько опасно рассказывать о себе то, что вы доверили бумаге?!
— Мне покровительствует Велиар, — с раздражением возразил Конрад. — Я не боюсь. Мне нужен этот дневник. Я должен помнить всё, что со мной происходит.
— Для чего? Неужели вчерашний день для вас важнее завтрашнего? Главное не забудется, а подробности не важны.
— Для меня — важны. — Конрад смотрел куда-то в сторону, словно читал по невидимой книге. — Я должен сохранить свою память даже в чистилище… или в аду…
Он усмехнулся и спокойно, но решительно подвёл итог:
— Я хочу остаться тем, кто я есть сейчас.
Феррара понял. Несколько вечеров назад они говорили о Каббале и перевоплощении душ.
— Вы и так останетесь тем, кто вы есть и кем были раньше. Изменится лишь ваше земное тело. Душа не меняется…
— Я пытался вспомнить то, что происходило со мной до моего рождения в Норденфельде, — задумчиво сказал Конрад. — Мне кажется, что прежде я был то ли вором, то ли разбойником, и меня убили совсем молодым. Мне всё время представляется, что я иду в темноте по извилистой дороге через поле. Вокруг всё выжжено — пепел и гарь, а вдали на холме чернеет замок, похожий на Хелльштайн. Там меня ждёт мой господин… или госпожа, и это демон, но я его не боюсь. На мне нищенские лохмотья, но я не кажусь себе уродливым. Я похож на себя нынешнего…
Ювелир взглянул на своего воспитанника и подумал, что к старости стал сентиментален. Не следовало настолько привязываться к Конраду, чтобы каждая его прихоть воспринималась всерьёз. Рукопись было необходимо уничтожить…
Необходимо ли? Феррара внезапно усомнился в этом. Ему самому хотелось сохранить память о себе. Не в чистилище, разумеется, а на грешной земле. Если бы они оставались в Амстердаме, то Конрад мог продолжать свой дневник, не боясь случайных читателей. Рукопись хранилась бы под замком до тех пор, пока все, упомянутые в ней люди были живы, и перешла бы по наследству как семейная реликвия к детям своего автора. Возможно, кто-то из потомков Конрада решился бы опубликовать эти записки… Заманчивая перспектива, но…
Феррара вздохнул, с сожалением прогнав мысль о посмертной славе. Его и Конрада ожидали чужие страны, где совсем недавно наступивший мир был хрупок и тревожен. Любые письма, бумаги и записи в руках иноземных путешественников могли вызвать подозрение. Феррара сказал об этом. Подумав, Конрад на удивление легко согласился с ним. Ювелир ощутил раскаяние.
Два дня он продержал рукопись в шкафу вместе с ценными бумагами, не решаясь бросить её в огонь. Конрад не спрашивал о ней. Вечерами, оставаясь один в своей комнате, Феррара доставал дневник и читал, не переставая удивляться тому, насколько по-разному они с Конрадом оценивали одни и те же события и как далёк он был временами от своего воспитанника, даже не подозревая об этом.
На третий вечер, дочитав рукопись до конца, Феррара аккуратно зашил её в шёлковую ткань, отнёс в погреб и замуровал в потайной комнате вместе со всем своим магическим арсеналом, который теперь утратил для него значение. Прошлое было отрезано и надёжно скрыто. В зыбком, непредсказуемом настоящем всё определяла воля невидимого существа, проявляющаяся в неожиданных событиях и лишь изредка облекаемая в слова, слышные только Конраду.