Ни о чём не догадываясь, Конрад горько оплакивал своего учителя. Сутки он провёл в постели. Он не спал и ничего не ел: его тошнило от вида и запаха пищи. Герхард встревожился не на шутку. Подобное состояние было одним из признаков одержимости. Дух Майена не желал покидать своего ученика.
Герхард заставил сына исповедаться. Капеллан добросовестно передал барону всё, что Конрад говорил на исповеди. О происшедшем в библиотеке мальчик почти слово в слово повторил то, что уже рассказал отцу.
Беспокойство Герхарда улеглось, но вскоре мажордом принёс ему лист бумаги, исписанный безупречно красивым почерком. Это были стихи Конрада об ангеле, прилетающем к нему во сне. Герхард оторопело всматривался в ровные строчки. Он не подозревал, что его восьмилетний сын обладает поэтическим даром, великолепным почерком и видит во сне ангелов. Ничего плохого в этом, конечно, не было, но барон не любил сюрпризов, в особенности, когда дело касалось его единственного наследника.
Уничтожив Бертрана, Майен, очевидно, пытался овладеть разумом и волей Конрада. Первым порывом Герхарда было немедленно допросить сына, но врач убедил барона подождать. Новое потрясение причинило бы серьёзный вред здоровью мальчика.
Герхард потребовал к себе самых близких Конраду слуг: Лендерта и Микулаша. Старый голландец был настолько пьян, что никакими способами не удалось привести его в чувство. Бледный, испуганный Микулаш один предстал перед бароном. Зелёные глаза, острые черты и светлые, с рыжинкой, волосы парня насторожили Герхарда. Юный слуга Конрада по всем приметам имел склонность к чародейству. К тому же он был славянином, моравом, а значит, возможно, тайным еретиком.
После короткого допроса в присутствии капеллана, Герхард почти убедился в том, что Микулаш находился в сговоре с Майеном. На вопрос барона, не замечал ли он чего-нибудь подозрительного в поведении учителя, парень простодушно ответил, что однажды видел, как тот уронил на пол Библию.
Так как ничего больше Микулашу не удалось вспомнить, Герхард приказал высечь его и не прекращать экзекуции до тех пор, пока его память не прояснится.
После первого же удара плетью Микулаш стал очень болтливым. Плача навзрыд, он признался, что однажды ночью, в полнолуние, незадолго до смерти Бертрана, видел, как Конрад выходил из своей комнаты на балкон и долго стоял там, затем вернулся в комнату и до рассвета читал книгу, которую вечером дал ему Майен.
Ещё несколько ударов — и Герхард узнал о своём младшем сыне то, о чём давно перешёптывались слуги. За пределами замка у Конрада был друг, "человек, живущий в Праге". Иногда Лизи странным образом исчезала, а затем возвращалась к своему хозяину, и в ошейнике у неё была спрятана записка. Конрад писал ответ и, вложив его в ошейник собачки, отпускал её всегда в одном и том же месте — в дальнем конце парка.
Это было уже более чем серьёзно. Герхард приказал запереть Микулаша и приставить к нему сторожей, которые должны были внимательно следить за парнем и немедленно докладывать обо всём, что показалось бы им подозрительным в его поведении.
Капеллан посоветовал барону тщательно осмотреть покои Конрада. Вероятно, там был спрятан наговорённый предмет, с помощью которого Майен или кто-то другой наводил чары на обитателей замка…
…Складной нож Лендерта был сделан на заказ и открывался наподобие веера: тонкое лезвие вынималось из узкой металлической рукояти, украшенной серебряной насечкой.
Конрад закрыл и быстро сунул нож под подушку. В комнату вошёл статный, аккуратно одетый мужчина в завитом чёрном парике. Это был домашний врач Норденфельдов. Он принёс микстуру в кубке, сделанном в виде цветка лилии. Присев на стул возле постели, врач приветливо улыбнулся.
— Вы должны выпить это, ваша светлость.
От приторно-сладкого напитка пахло мёдом, ванилью и летними цветами. Конрад с удовольствием выпил его. По телу разлилась приятная истома, захотелось спать. Конрад прикрыл усталые, опухшие от слёз глаза. Он проплакал всю ночь, тоскуя о Майене…
На лицо ему упала тень: врач тихо встал и опустил полог кровати. Погружаясь в дремоту, мальчик не услышал его удаляющихся шагов.