БУМ!!!
С потолка просыпалась каменная крошка. Все поглядели вверх. Раскин в том числе.
«Я не на корабле? — уныло спросил он себя. — Откуда здесь штукатурка?.. Быть может, я на Восьмой станции?»
Последняя версия показалась ему наиболее правдоподобной. Хотя и притянутой за уши: ведь не могли же его перевезти с Забвения на корабль, а затем с корабля на Восьмую, не извлекая из скафандра. Словно музейный экспонат. Словно мумию в саркофаге.
— Вот суки! Пристрелялись! — прокомментировал последнее «БУМ!» парень с пистолетами. — Ну и пусть переводят боеприпасы, раз такие болваны, — купол этими огурцами не пробить!
— Не мели чушь, Павло! — оборвал его «пан командир». — Они разбивают внешнюю оболочку. Когда панцирь пойдет трещинами, ударят чем-нибудь посущественней. И аминь тогда всем!
Спасатели принялись с удвоенным рвением извлекать Раскина из «скорлупы». Просунули в шлем бокорезы, принялись ломать скафандр, понося на чем свет стоит «металл», из которого он был изготовлен. В спешке перерезали какую-то трубку, и остатки аминокислотного сиропа хлынули наружу, желто-зеленые, словно желчь.
— Гордон? — обратился к Раскину полнолицый командир. — Как ты, друг? Идти сможешь? Нам придется убираться отсюда очень быстро.
— Смогу, — на всякий случай ответил Раскин. То, что он совсем не Гордон, решил скрывать до тех пор, пока его не извлекут из скафандра. А то мало ли? Пустят пулю в лоб, пока он корчится на полу, беспомощный, скованный остатками «скорлупы».
— Томас, может, выпустим дронов? — предложил Павло командиру.
Тот скривил губы.
— Нет! Дронов пока придержим. Где Вероника?! — заревел он в сторону. В ту же секунду ожил коммуникатор, который командир носил на запястье левой руки, рядом с часами.
— Что? — отозвался Томас.
Из коммуникатора донесся взволнованный голос:
— Томас, со стороны рудоперерабатывающего — активный огонь! У меня двое раненых! Прошу разрешения использовать дронов!
И действительно, как только неизвестный договорил, из крохотного динамика коммуникатора стали доноситься короткие, злые автоматные очереди. Павло по-волчьи оскалился и поправил портупею.
— Где Вероника? — спросил командир докладчика. Казалось, что информацию о бое и о раненых он пропустил мимо ушей.
— Она ушла с позиции, как только ей передали твой приказ.
Раскин прикусил губу и почувствовал вкус крови. Что это за структура, где командира называют просто по имени? Ни в Министерстве обороны, ни в Федеральном агентстве безопасности, ни в Колониальном командовании такие вольности были не приняты. Раскин с удивлением понял, что он не узнает не только лиц этих людей, но и их униформу. Какой-нибудь особо секретный спецназ?
И где в пространстве Солнечной Федерации может иметь место заваруха со стрельбой из автоматов и гранатометов? Ведь это «БУМ!» — не что иное, как взрыв гранаты с внешней стороны здания, в котором они сейчас находятся.
Нет, даже не здания, а купола. «Купол» — сказал этот парень со «стволами» в подмышках. Значит, дело происходит на колонии.
Раскин терялся в догадках: на Восьмую напали споры? Буферную планету атаковали регулярные войска Федерации по приказу Треугольника? Удручало то, что он видел лишь склоненные над ним лица и часть высокого, скрытого в тени потолка. Посмотреть бы, куда он попал…
Павло присел на корточки. Макнул мизинец в потек аминокислотного сиропа. Легкомысленно лизнул ноготь — усвоить этот коктейль было по силам только модернизированному организму. Павло сплюнул, прежде чем Раскин издал предупреждающий хрип.
— Это, наверное, какой-нибудь «Гуанин-лизин»? — спросил он, почему-то ухмыляясь.
— Нет! — выдохнул Раскин. Его скафандр как раз резали в области солнечного сплетения, и живот пришлось втянуть, насколько это оказалось возможным. — Это… котлета по-киевски.
Павло фыркнул.
— Гной, ей-богу! — сказал он по-русски.
Наконец Раскину помогли освободить из скафандра плечи. Через минуту он уже стоял, покачиваясь, на нетвердых ногах. Все невольно наморщили носы — от оранжевого комбинезона-поддевки ушельца несло на три версты. Раскину же было плевать — он думал, дышал прохладным воздухом, мог двигаться; его забрали с проклятой планеты-убийцы, он находился среди людей, а не под носом у стаи чокнутых кухуракуту. Он был едва жив, однако пытался сохранить хорошую мину, часто кивал и пробовал улыбаться запекшимися губами. Его похлопывали по плечам, зачем-то поздравляли и пытались приободрить.
Раскин огляделся. Зал, в котором он пришел в себя, оказался просторным прямоугольным помещением. Высокий свод поддерживали четыре металлические колонны, напоминающие по форме изогнутые лезвия ятаганов. В центре находилась установка, похожая одновременно на садовую беседку и кабину рентген-аппарата.
«Да это же малогабаритный гиперпортал!» — догадался Раскин.
Стеклянная дверца была открыта, и изнутри машины доносилось потрескивание остаточного электричества. Вытянутый на полу скафандр, как стрелка компаса, указывал, что именно из той наэлектролизованной глубины появился ушелец.
У дальней стены стояла пара придвинутых друг к другу складных столиков. Они были сплошь заставлены различным оборудованием и опутаны проводами. Мерцали два широких голографических монитора. На один из них проецировалась карта какого-то городка с четкой планировкой кварталов и пересекающимися под прямым углом улицами. На карте ежесекундно появлялись и исчезали ничего не говорящие Раскину значки. Двое парней сидели на табуретах перед мониторами и что-то непрерывно бормотали в закрепленные у висков гарнитуры.
— Гордон, у вас наверняка сейчас много вопросов, — прохладно, но с уважением в голосе обратился командир Томас к Раскину, который уже смекнул, что оказался в чьем-то полевом штабе. — Я прошу вас проявить терпение: сейчас мы не можем тратить время на разговоры… — он повернулся к «компьютерщикам» и рявкнул: — Где Вероника, мать ее?
Ему ответили. Однако слов никто не расслышал: в здании раздалась автоматная пальба. Потянуло пороховой гарью. В тот же миг зал наполнился клацаньем затворов. Павло выхватил два огромных хромированных пистолета, утяжеленных лазерными прицелами, и навел их на двери.
— У нас что? Прорыв?! — заорал в свой коммуникатор командир Томас. — Шью, эти уроды прорвались?!
Раскин попятился в сторону ближайшей колонны. Под определением «уроды» мог скрываться кто угодно: и споры, и кухуракуту, и просто люди с иной жизненной позицией. А он был слишком слаб, чтобы принимать активное участие в этой войнушке. К тому же огнестрельное оружие Раскин не любил и в глубине души не понимал, как один человек может наставить на другого ствол и спустить курок. Это было как-то не спортивно.
То ли дело — пырнуть ножом. Или трехгранным острием костяного шипа-имплантата…
Шутка, конечно.
Дверь тяжело хлопнула об стену. Эхом отозвался одинокий выстрел.
Павло с виноватым выражением на лице поднял пистолеты вверх. Из дула правого струился сизый дымок.
На пороге повис, схватившись за коробку двери, человек в сине-черном комбинезоне. По его груди стремительно расползалось темное пятно.
— Болван!.. — шикнул кто-то в сторону Павла.
— Томас! — выкрикнул умирающий. — Заложники освободились!
Заложники?! Раскин нервно провел рукой по грязной лысине. Как говорил один известный киногерой: «Это становится совсем интересно!»
В тот же миг кто-то вышвырнул убитого из дверного проема. Мелькнуло пятно цвета «хаки»: в зал ворвался поджарый головорез с автоматом в руках и с ходу, с бедра, открыл огонь. Следом за ним появился еще один, и еще, и еще… Они поливали находящихся в зале свинцом и, казалось, не замечали ответных пуль, вгрызающихся в их тела. А из дверей вырывались все новые и новые люди в камуфляже. Кем бы ни были эти бывшие заложники, очевидно, что зуб на «сине-черных» они имели большой и острый, раз не стали спасаться бегством, а ударили прямо по штабу.
В считаные секунды зал заволокло белесым угаром, во все стороны брызнуло бетонное крошево. Редкие паузы в оглушительном стрекоте автоматов и хулиганском свисте рикошетящих пуль заполнили вопли сражающихся и надрывные крики умирающих.