И продал-таки Михаил соль. Не сразу продал – за два дня. Рыбаки взяли четыре мешка и подсказали, что к кожевенникам еще съездить можно. Те взяли сразу, молча отсчитав деньги.
К исходу второго дня вернулся Мишка в лавку к Аникею, вывалил из суконного мешочка груду монет на прилавок.
– Считай, дядя Аникей. Здесь – за соль.
Не рвачествовал Мишка, не ломил цену за соль, а покупатели рассчитались по совести. И получилось в итоге, что соль вышла «сам-два», то есть двойная прибыль.
Купец только ахнул.
– У тебя легкая рука, парень, и талант торговать. Помяни мое слово: еще пару лет, и ты свою лавку в Чижах или Хлынове откроешь и переплюнешь всех. Я, почитай, всю жизнь купечествую, а с твоим приходом обороты выросли. Чутье у тебя на выгоду. Станешь богатым – не забудь старика.
Глава 2
В неустанных трудах и хлопотах минул год. Мишка вытянулся, мышцы налились силой, и он уже не походил на того пацаненка, которым был три года назад. Постоянные физические упражнения, плавание на ушкуе на свежем воздухе и сытная пища сделали свое дело.
Приоделся Мишаня: сапоги да кафтан купил, ходил в шелковой рубахе, а не в рванье. И про деда с бабкой не забывал – их принарядил. Кистенем баловался: то голубя зазевавшегося сшибет, то воробьев несколько, и мясной приварок к супчику не помешает. К Митрофану регулярно захаживал, когда не уезжал за товаром.
Научил Митрофан Мишку ножи метать – снизу, сверху, из-за спины. Нож приобрел Мишка хороший, боевой. Силу в себе почувствовал. Идет по бревенчатому тротуару – мужики первыми здороваются, несмотря на возраст.
Деньжат скопил Мишаня, подумывая вскорости свое дело открыть. Одна загвоздка – помощника нет. За товаром уедешь – лавку закрывать надо. Позарез нужен помощник, да только где его найти? Вспомнил Мишаня слова Аникея, что хороший приказчик на каждом углу не валяется. Прав был Аникей.
Жалко Мишке купца – быстро постарел Аникей за год, сдал, все чаще про болезни свои заговаривать стал. Видел Мишка – тяжело уже ему даже в лавке одному управляться. Дальше без помощника – никак. И дело свое открыть Мишке хотелось, и уходить от Аникея было жалко. Ведь купец его в люди вывел. Оставь его сейчас Мишка – захиреет Аникеева лавка, потому как сам ездить за товаром он не сможет. А деньги, сколько бы их не накопил, имеют свойство кончаться, если кубышку не подпитывать.
Но с весны все начало меняться. Взять хотя бы первую после зимы ходку за товаром. В лавке уже пустовато стало, и Мишаня едва дождался, когда с рек лед сойдет. Реки полноводны были, течением несло сучья, упавшие деревья и другой мусор.
Кормчий Павел, едва Мишаня заикнулся о ходке, почесал затылок:
– Опасно! С деревом-топляком столкнуться можно. Пробоины от них такие, что ушкуй вмиг затонет – едва успеешь за борт спрыгнуть.
– А впередсмотрящего посадить?
– Не учи ученого. Только и он не всегда топляк под водой разглядит. Ладно, давай попробуем потихоньку.
Трудная ходка выпала. Ушкуй с трудом уворачивался от полузатопленных деревьев, впередсмотрящего обдавало брызгами холодной воды. Помогало лишь то, что Павел помнил наизусть все отмели, повороты да еще глубины по-весеннему полноводной реки.
На волоке их ушкуй оказался первым после зимы.
Неплохо продал свой товар Мишаня – обозы после зимы уже не ходили, а судоходство толком еще не началось, и потому приезжих купцов-конкурентов было мало. Закупился на все деньги и – в обратный путь. Течение встречное, сильное, ветра нет – парус не поставишь. И пришлось команде на веслах сидеть, работая до седьмого пота и кровавых мозолей на ладонях.
Уже когда в Вятку вошли, заметили на правом берегу человека. Увидев ушкуй, он стал размахивать руками и что-то кричать, явно стараясь обратить на себя внимание.
Павел посмотрел на Мишаню.
– Что делать будем?
– Подойдем поближе. Узнать надо, чего он хочет.
Когда подошли поближе к берегу, стало видно, что это башкир. На голове – национальный головной убор колаксын – шапка, отороченная мехом дикой лисы, халат, расшитый орнаментом. Человек был явно не из бедных.
– Эй, урус, купи невольницу – задешево!
– Зачем она мне?
– По хозяйству помогать будет – не знаешь, зачем невольница нужна?
– Не надобна!
– Тогда я ее утоплю!
Ушкуй стоял в тридцати аршинах от берега – приходилось перекрикиваться. Павел опасался подходить ближе – вдруг это засада, а разговор о невольнице – приманка.