Смертельно перепуганный, но все же сохранивший остатки благоразумия Васятка Пегий мгновенно понял, что по одиночке они все неизбежно погибнут и закричал так громко, как до этого не кричал никогда в жизни:
— Куда, черти! Здесь же кругом трясина! Сгинете, в бога, в бабушку и в душу мать! Давай ко мне! Я на сухом месте!
Отчаянный призыв главаря подействовал. Услышав его, многие из разбежавшихся соратников вернулись к размахивающему горящей веткой Васятке. Многие, но не все. Пяти человек ушкуйники не досчитались. Надеясь на доброе чудо, Васятка велел замолчать обступившим его товарищам — вдруг да из темноты донесутся призывы о помощи? Не донеслись. Вообще тьма поглотила все звуки. Не слышалось ни кикиморы, ни болотной выпи, ни даже лягушки. И только вернувшись к брошенному догорающему костру, новгородцы увидели взвившийся шагах в пятистах от них огненный столб. В центре которого корчилась черная человеческая фигурка. Таким образом прояснилась участь одного из сбежавших ратников.
Понимая, насколько опасно оставаться у кромки леса, там, где белая тень сожрала Путяту, ушкуйники тем не менее боязливо жались к костру, не в силах сделать ни шагу в сторону. И хотя Васятка Пегий убеждал товарищей перенести костер хотя бы шагов на тридцать в сторону болота, ему никак не удавалось уговорить оцепеневших от страха ратников — все одно погибать! А нечистая сила — она повсюду! Здесь или в другом месте — без разницы! Эх, сюда бы хоть самого завалящего попика! Чтобы он молитвой и крестом припугнул Анчутку! Этого Беспятого злыдня!
Ночь приближалась к середине. После полуночи должно было наступить самое опасное время, однако отчаявшихся ушкуйников сморил сон — один черт! Из этого гиблого места им все равно не выбраться! Ни о каких дозорах уже не могло идти и речи — какая разница, наяву или во сне тебя сцапает местная нечисть?
У Васятки Пегого все же достало сил взять из костра большую головню и пропахать ею борозду вокруг спящих товарищей. После чего, прочитав «Отче наш», вконец измотанный командир рухнул на землю и сразу захрапел, уже не противясь чарам Дремотника.
На этот раз Васятку разбудило липкое прикосновение к его лицу. Открыв глаза, ушкуйник увидел, что его гладит мертвец. Как известно, в мире нет ничего страшнее ходячего покойника, поэтому неудивительно, что, увидев склонившегося над ним Путяту, Васятка завопил не своим голосом, разбудив и переполошив товарищей. Которые в свою очередь, завидев Путяту, принимались орать как резаные: мало того, что к ним присоединился мертвец — съеденный мертвец!
Правда, для съеденного Путята выглядел удивительно целым: голова, руки, ноги — все при нем. И никакой вурдалачьей бледности, и никаких вампирских клыков. И кое-кто из наиболее храбрых ушкуйников усомнился: а покойник ли пожаловал к ним в гости? Уж больно он свеж да румян для покойника! Может, просто зашел за хворостом поглубже в лес, заблудился, а дурацкая белая тень Пузачу померещилась? А что за елкой кого-то жевали — бесовское наваждение! Ведь никакой крови, никаких костей они там не обнаружили.
На Васятку Пегого, ощутившего липкое прикосновение руки Путяты, эти трезвые доводы не произвели никакого впечатления — он точно знал: к живым присоединился мертвец. Доказательств чего не пришлось долго ждать — упрямо не отвечающий на вопросы товарищей, Путята вдруг упал на колени и завыл, запричитал бабьим голосом: «Ой, не могу больше! Ой, простите! Помилосердствуйте! Ой, не ешьте мои глаза! Ой, не пейте мою кровь! Ой, не грызите мои кости! И-и-и! А-а-а! О-о-о! И-и-и!»
Услышав эти исполненные нечеловеческой мукой вопли, ушкуйники в ужасе отпрянули от голосящего мертвеца:
— Господи спаси и помилуй! Защити нас от Беспятого Анчутки!
Вой и причитания Путяты оборвались так же резко, как и начались — испустив особенно пронзительный вопль, съеденный ратник поднялся с колен и, безучастный ко всему окружающему, застыл столбом. Слегка пришедшие в себя ушкуйники заглянули ему в лицо — глаза были на месте. Но взгляд отсутствовал — глаза Путяты если и смотрели, то только внутрь. И там внутри видели такие невозможные муки, что, в пустых зрачках страдальца уловив их отражение, ушкуйники ужаснулись сильнее, чем услышав визг и вой ходячего мертвеца. И приползший из тьмы безногий Илейка уже не смог увеличить их смятения — тем более, что он не визжал, не причитал, не выл, а только безостановочно ухал, будто никак не мог отдышаться после долгого пребывания вниз головой в трясине: «Ух, ух, ух».