Пока я таращусь по сторонам, Анюта закрывает люк, распахивает окно и без лишних слов протягивает мне кий.
— Разбивай!
— А правила?
Она сухо объясняет. Я сдержано киваю. На зелёном сукне уже все готово. Матово поблескивает треугольник шаров, в углу ютится кусочек мела. Беру его и неловко натираю кончик кия. Мне немного досадно, что Анюта сама уже всё расставила, но ничего, лиха беда начало. Неспешно примериваюсь, делая вид, что знаю, как бить. Рука предательски дрожит и Анюта нетерпеливо шипит мне через стол:
— Бей уже! Сильно бей!
Она опять сама не своя. Лицо перекошено, глаза лихорадочно блестят. Того и гляди укусит.
Разбиваю как могу. Шары звучно разлетаются по столу. Один влетает прямиком в лузу, а ещё один зависает над ней. Для первого раза неплохо. Примериваюсь для нового удара. Бах! Ещё один шар внизу. Неужели мне это не снится и я играю в бильярд у Анюты дома! Чудеса… Затаив дыхание обхожу стол в поисках новой позицию для удара. Вдруг слышу недовольное сопенье Анюты, звучный хлопок, а следом громкий шёпот:
— Помоги! Да помоги же!
Удивлённо поворачиваюсь. Анюта стоит на коленях за каминной трубой. Стопка журналов откинута в сторону. Она внимательно исследует пол, потом вцепляется пальцами в одну из досок доску и безуспешно пытается её поднять. В ярости она снова бьёт по ней ладонью и поворачивается ко мне.
— Ну чего смотришь?! Помоги! Только сначала бей.
— Но…
— Просто бей, чтоб мама думала, что мы играем. Бей и иди сюда!
Я ничего не понимаю, но послушно бью и подхожу к Анюте. Мне вдруг становится трудно дышать. Точно я заполз в узкий погреб и за мной закрыли дверь. Перед глазами бегут пятна. Мне кажется, что весь пол и часть стены вокруг Анюты залита черной краской. И сама Анюта тоже перепачкалась — её руки черны по самые плечи, а ещё одно большое пятно расплывается на её груди. Голос Анюты приводит меня в чувство. Пятна исчезают.
— Нужно вытащить эту доску, — говорит она с ноткой истерики. — Раньше она легко открывалась! Я помню!
Она снова пытается поднять злополучную доску ногтями. В её глазах блестят слёзы.
— Её нужно вытащить! Пока папа не вернулся! Понимаешь?
Понимаю лишь то, что вопросы стоит отложить на потом. Сажусь на корточки и внимательно осматриваю доску. Сантиметров 40 в длину и около 25 в ширину, с виду крепкая. Место тут неприметное, поэтому пол явно набирали из остатков, но сделано всё по-олеговски аккуратно. Только вот поднять эту доску просто так не получится — в неё аж целых четыре гвоздя забито. Намертво. Качаю головой:
— Руками её не поднять. Инструмент нужен…
— Сейчас! — Анюта судорожно шарит под диваном и протягивает мне огромный ржавый гвоздодёр с одним ушком. — Вот! Другого нет. Только, пожалуйста, поторопись, а то папа скоро вернуться должен…
— А как же бильярд?..
Мои вопрос повисает в воздухе при виде отчаянья на лице Анюты. Ясно… Вот и поиграли… Начинаю ковыряться с доской, а сам пытаюсь понять, что всё это значит и что со мной сделают родители, когда узнают, что меня застукали за выламыванием пола в гостях у Анны Олеговны… Никогда больше с ней никуда не пойду и делать ничего не буду! Никогда!
Доска никак не поддаётся. Анюта бьёт по шарам и поминутно заглядывает мне через плечо, спрашивая, как дела. Дела от этого быстрее не идут. Я начинаю злиться и отпихиваю её локтями. Она снова уходи к столу. Между ударами мы оба прислушиваемся, не скрипит ли внизу лестница, но её маме похоже нет до нас дела.
Пот заливает глаза и капает на пол, один палец уже в крови, но я никак не могу найти хоть малейшую щель, чтобы засунуть кончик гвоздодёра глубже чем на миллиметр. Наконец, догадываюсь взять со стола шар и использовать его как молоток, чтобы вогнать железо в дерево. Дело идёт на лад. От напряжения забываю про всё на свете и внезапно понимаю, что в комнате стало очень тихо. Резко оборачиваюсь. Анюта замерла спиной ко мне у стола как гигантская сломанная кукла. Голова наклонена в сторону, в руке позабытый кий. У меня бежит холодок по спине. Хочу её позвать, но во рту сухо. Встаю, не выпуская гвоздодёра из рук, и толкаю левой рукой шары на столе, чтобы привлечь её внимание. Это действует. Кукла оживает, поворачивается и смотрит на меня. Лицо как маска, кий сжат так, что пальцы посинели, но взгляд осмысленный.
— Поднял? — спрашивает она механическим голосом.
— Бей давай, — в тон ей отвечаю я. — Почти…
Снова набрасываюсь на доску. Один её край сдвинулся, но другой упорно сопротивляется. Жму всем весом. Доска упирается изо всех сил, но в конце концов издаёт протяжный скрип и приподнимается сразу на целый сантиметр. Торжествующе матерюсь вполголоса. Теперь не отвертишься, курва! Отстукиваю доску обратно, в так анютиных ударов и принимаюсь за гвозди. Почти всё!