Пятый не уловил смысл его высказывания и потому промолчал.
Они поравнялись с непримечательным зданием со странным украшением на стене – по мере движения картинка на нём менялась. Пятый было насторожился, но заметил, что украшение – это поверхность с вбитыми в неё плашками, на каждой из которых была нарисована своя полоска изображения. При движении взгляд смещался с одной поверхности на другую, создавая иллюзию постепенного изменения.
Фокус достаточно простой и незамысловатый, но располагающий. Такой рекламе он бы поверил гораздо охотнее, чем билбордам со всеми их маркетинговыми ухищрениями.
Второй проследил за его взглядом.
– Да, забавная штука. В детстве мне очень нравилась. Да и сюда вообще ходить было приятно?
– У тебя было детство без телевизора?
– У меня было детство без нормальной покупной обуви. Частью из-за дефицита, частью из-за нормальных ног, которые перестали считаться нормальными. Поэтому любую обувку, даже сандалии, приходилось шить на заказ. Вот здесь. И знаешь, получалось не сильно дороже, но под мой вкус и гораздо надёжнее. До сих пор не люблю ходить в обувные магазины и вообще предпочитаю шить вещи у частников. Пусть это и выходит куда как дороже и сложнее. Да, хорошее место, уютное. Но нам туда без надобности.
Пятого экскурс по памятным местам начал уже утомлять.
– Да мы как бы и не собирались. Слушай, долго ещё идти?
– Потерпи. Это граница привилегированного района. Роскошные пятикомнатные квартиры для многодетных семей квалифицированных рабочих. Построены за несколько лет до того, как всё посыпалось. Не финишная прямая, но что-то очень близкое к этому.
– А конкретнее?
– Конкретнее? Конкретнее – повернуть вправо на перекрёстке, пройти сто метров до бывшего колхозного рынка, по совместительству – автовокзала, суметь преодолеть площадь и перейти железную дорогу. Дальше собственно город заканчивается и начинается пригород, который плавно переходит в поселение сельского типа с совсем другим названием. Полкилометра по протокольной улице и упрёшься в трассу, соединяющую север и юг страны. Перейдёшь её – и всё. Область активного цветения пространства кончится.
– Уверен?
– Неудачный вопрос. Этот парадокс неразрешим в принципе, можно даже не стараться. Из города есть всего три выхода. Как и выходов на площадь…
Второго опять всосало в ситуацию. Пятый хотел было оттащить его и надавать для надёжности по мордасам, но его ботинок атаковал упавший с огромного дерева паук. Ветви дерева раскачивались, а стальные прутья несуразной конструкции вроде сушилки для белья носили следы карабканья по ним – будто кто-то зачем-то лез наверх, протискиваясь в узких просветах, пока не наткнулся на паутину этого страшилы, испугался, и, пробежав по веткам, спрыгнул на землю и исчез в неизвестном направлении.
Паук же считал именно его нарушителем своего спокойствия и потому опять наскочил на ботинок. Прокусить своими жвалами толстую искусственную кожу он не мог, но Пятого всё равно корёжило. Вдруг членистоногое начнёт карабкаться вверх по брюкам? Дрянь оно шустрое, залезет более чем…
Пятого передёрнуло, и он инстинктивно поднял ногу вверх. Паук уцепился жвалами за подошву и повис в воздухе, раскачиваясь. Пятый сжал губы и припечатал ботинок к земле. Паук в последний момент вывернулся – под подошвой оказались только его лапки с левой стороны. Сам он лежал на спине и судорожно дёргался, пытаясь высвободиться. Пятый злорадно улыбнулся и грохнул вторым ботинком рядом с первым. Неприятно хрустнуло и он поёрзал двумя ногами.
«Со всеми страхами нужно так – давить их тяжёлым ботинком» – констатировал Пятый и весьма довольный собой, огляделся, ища Второго.
Второго корёжило. До пены изо рта не дошло, но по нему словно расходились круги, как от брошенного в воду камня. Происходило это неравномерно, и потому было особенно противно.
Рванул ветер, больно резанув по лицу. Пятый посмотрел под ноги. Там, естественно, ничего не было. Он вздохнул и принялся терпеливо ждать, когда Второго отпустит.
Тот посодрогался ещё немного, встряхнулся и опять стал как ни в чём не бывало рассказывать.
– Могу, кстати, пояснить за пауков. Я сначала было решил, что болото подобрало таран к моим брешам и взялось за недолеченную арахнофобию. А потом вспомнил, что нам в школе рассказывали. До середины существования советской власти места здесь были дикие и пустынные. Поэтому на заре существования города всякая живность нагло лезла в жилища. А живность была на диво ядовита и многочисленна. В основном отмечались каракурты и гюрза.