Пятый завозился внутри своей одежды, неожиданно испытав приступ дежа вю. Точно, он уже вдыхал этот гниловатый запашок. Когда они ползли вверх по склону и тот уже начал закругляться, он вдруг увидел (услышал, почуял пересохшей глоткой запах воды – наверно, всё сразу), как сбоку в бетонной плите, покрытой двумя ржавыми канализационными люками в крупную дырочку, что-то активно движется с характерным блеском и запахом.
Заинтересованно подойдя поближе, он увидел, что в бетоне есть третья, незакрытая, дырка. В ней от люка осталось только вдавленная предохранительная полоса с изгибами для ушек. Мучимый не сколько жаждой, сколько жаркостью происходящего (ещё чего не хватало – из канализации пить, когда в рюкзаке фляга с чистой водой есть).
Прямо под дыркой нагло торчал винтовой штырь, на котором должен был крутиться вентиль. Вентиль был – закрученный до упора, чуть ли не приваренный к основательной трубе, скрывшейся под слоем воды. На поверхности плавал полуразложившийся мусор, намекая на то, что в этой полузатопленном бетонном доте можно упрятать и это тело, что в люк заглядывает. И ещё с десяток. И никто искать их здесь не будет. Раз уж если вода хлещет из большой (в бедро, не меньше) кабельной оплётки, и никому нет до этого дела. Главная водяная артерия города, шоб её.
Вода застоялась, но всё равно куда-то уходила – вокруг бетонной полосы была такая же сухая земля, как и на всём склоне.
Пятый озадачено почесал в затылке. Жара перестала донимать его, внутри черепа заводились куда большие проблемы – память раздваивалась. Он чётко помнил, как шёл по объездной дороге, страдая от жары, нигде не останавливаясь и даже словом не обмолвившись со Вторым. Но откуда тогда он бы знал, что с водой стало так после того, как насосную станцию у реки растащили местные жители?
И так же чётко он помнил, как рассматривал затопленные трубы с плавающим поверх мусором, сдерживая тошноту от осклизкой прохлады и раскалённого воздуха, бьющего по мозгам сверху.
Он сделал несколько шагов, чтобы догнать вновь ушедшего вперёд Второго.
Тот шёл максимально прогулочным шагом, изо всех сил подчёркивая, что идти туда, куда он идёт, ему совершенно не хочется. Догнать его – только сделать десяток шагов, а каким бы не неразговорчивым Второй не казался со спины, на прямо поставленный вопрос он всегда ответит.
Пятый сделал несколько шагов и уже поднял руку, чтобы тронуть Второго за плечо…
В памяти всё стало на свои места, и он так и не задал свой несформировавшийся вопрос.
Асфальтовая дорожка расширилась, акации исчезли. Потом асфальт кончился и начался плотно утоптанный спуск к какому-то странному памятнику – двум рядом стоящим узким длинным пирамидам. Одна кверху немного расширялась, другая сужалась. Понятными они не становились, пока он не подошёл ближе и не увидел вечный огонь. А пирамиды белого мрамора (местами обсыпавшегося, обнажив бетон того же цвета) должны были символизировать винтовочные штыки.
Огонь не горел. Впрочем, в свете последних событий его свет выглядел бы издевательски.
Второй добрёл до выступающей площадки, ограждающей обелиск, опёрся на него поудобнее, и вдруг тяжело и медленно осел, не издав ни звука. Пятый покосился на него без особого интереса – солнечный удар, с кем не бывает. Очухается через какое-то время. Можно подойти и потормошить, чтобы побыстрее пришёл в себя. Но незачем.
Обойдя парапет сбоку, прищурившись от отсвета голубой до небесности мозаики, выстилающей дно фонтана, окружающего обелиск, он стал смотреть в сторону города. Тот вполне радовал глаз обильной зеленью, над которой едва-едва проступали крыши зданий. Перед первым рядом деревьев ласково блестело озеро, оцепленное бетонным ограждением.
Он бы с удовольствием пошёл бы освежиться и смыть дорожную пыль хотя бы с кожи, но оставлять Второго, который ещё не пришёл в себя, было бы нехорошо. Стоически вздохнув, он залез в карман, нащупал там мятную конфету и, не тратя времени на отдирание обёртки, закинул её в рот.
Бумага быстро отслоилась и он её выплюнул. Хотелось бы в урну, но такого зверя не было поблизости. Конфета медленно рассасывалась, неохотно расставаясь с мятным вкусом, с помощью ментола наполняя рот ощущением прохлады.
Смотреть вдаль надоело, и он стал смотреть прямо. Громадная площадь перед обелиском. Без единого признака скамейки. Дальше площадь сужалась, становясь ступенями, уложенными в три уступа.
Ступени длились ещё какое-то время и обрывались в асфальтовую дорогу, сжатую между двумя высокими тротуарами. Из-за странного отцвета плиточного камня, издалека казалось, что две длинные прямые гусеницы медленно куда-то ползут.