…Когда долго едешь среди гор, начинает казаться, что путь твой лежит по следам грандиозных битв древних сказочных чудовищ, что чьи-то необузданные первобытные страсти бушевали некогда здесь, изломав, искрошив, искалечив землю.
И еще кажется, что горы — следы не просто былых сеч, что кто-то из сражавшихся — молодой и сильный, рожденный для добра и счастья, — отправился добывать это счастье и не добыл его, не дошел, пал в дороге под ударами непонятных злых сил, так и не узнав, что же это такое — счастье.
А может, это и было счастье — пасть по дороге к нему, в борьбе за него.
Горы и горы…
По всему Усинскому тракту нет ни одного километра без зубчатой горной гряды за окном автобуса. Высокие, низкие, веселые, грустные горы…
Ревет мотор на подъемах, вгрызаясь в неподатливую крутизну, поют тормоза на спусках, страхуя колеса от предательски уступчивой дороги, отливает кровь от побелевших пальцев шофера на поворотах, когда внизу распахивается манящая даль пропасти и когда малейшее неверное движение руки грозит неминуемой катастрофой.
И невольно оживает в памяти горная дорога твоей собственной жизни: упорные подъемы к высотам добра и справедливости, к вершинам идеала, стремительные спуски на дно житейского моря, в бездонные пропасти страстей, в ущелья увлечений, куда затягивает незаметно и порой без возврата, — все опасные и неожиданные повороты твоей судьбы, твоей суровой, твоей тревожной и радостной, неотделимой от тебя самого, не заменимой ничем другим, твоей и горькой и сладкой судьбы.
Мне бы хотелось, чтобы на одном из самых опасных участков Усинского тракта был поставлен памятник Неизвестному шоферу. Пусть говорит он не только о мужестве и отваге тех, кто ежедневно совершает рейсы за Саянский хребет, в далекую Туву, на родину могучего Енисея. Пусть напоминает он каждому проезжающему мимо, что всегда, даже на самом опасном и неожиданном повороте судьбы, найдется неизвестный пока еще друг, у которого рука не дрогнет перед пропастью, который в решающую минуту жизни не сделает неправильного движения рулем.
Наш автобус спустился в долину, и несколько десятков километров нам предстояло проехать по ровной и спокойной дороге, без крутых поворотов, без подъемов и спусков. По обеим сторонам шоссе, то сужаясь чуть ли не до пятисот метров, то расширяясь до маячивших на горизонте синих гор, тянулась однообразная серовато-бурая, дымчатая тувинская степь. В небе парили ястребы и кобчики. Возле дороги то справа, то слева рыжими свечками вспыхивали маленькие и смешные фигурки сусликов. Привлеченные шумом мотора, они выскакивали из своих нор и тут же вставали на задние лапки, словно хотели сразу же, не теряя времени, установить, какого типа и с каким грузом в кузове идет машина.
В отличие от гордых пернатых хищников, которые поддерживали свое существование таким хотя и благородным, но в общем-то старомодным способом, как охота, суслики жили более современной жизнью. Целыми днями они околачивались возле дороги в надежде поживиться каким-нибудь добром, упавшим с проходящих машин. Наиболее сытые дни выпадали на их долю, очевидно, во время сдачи хлеба, когда через борта тяжело груженных машин сыпалось на дорогу зерно. В такие «урожайные» дни шустрые рыжие зверьки, по всей вероятности, делали довольно солидные заготовки. Но у сусликов был один общий недостаток — они плохо разбирались в сельскохозяйственном календаре. Поэтому всякий раз, едва только заслышав тарахтенье машины, они мчались из своих нор к шоссе, не ведая того, что до уборки еще очень и очень далеко. И только самые опытные и прозорливые догадывались приподняться на задние лапки, чтобы убедиться в том, что жатва не скоро и не стоит лишний раз понапрасну бегать к дороге.
В пути наглядно узнаешь историю земли, по которой путешествуешь. Вот виднеется вдали несколько унылых, покосившихся юрт, и от них, словно посланец далекого кочевого прошлого, трусит на низкорослой лошаденке к шоссе сгорбленный старик арат.
Но проходит полчаса, и возникают за окном свежесрубленные дома новых деревень. По улице катит кавалькада тракторов. Ими небрежно управляют дети того сгорбленного арата, который по стариковской традиции все еще живет в юрте. Небрежность эта понятна — кого удивишь трактором в век космических полетов!