Только теперь Розаменд поняла, что эти вздорные капризы были только ширмой, ей нужно было втайне выбираться из постели и пробовать ходить — без всяких провожатых. Однако было ясно: вернуться в спальню Дженни она не может и запирать ее — тоже. Надо просто ждать, когда Дженни уснет, и, лишь убедившись в этом, ложиться самой, но быть начеку. Бесплодное беспокойство только сбивает с толку. Итак: наблюдать, не уходить надолго и стараться не упустить ни одного звука, даже еле слышного Шороха в соседней комнате.
У Дженни появилась новая книга Глории Гилмор, и весь вечер она читала запоем, перенесшись в другой мир, где не было никаких бед, случившихся с ней. Героиню звали Колин О'Хара, и у нее были потрясающие романы со многими молодыми людьми, но по-настоящему она любила лишь своего опекуна, необыкновенно красивого мужчину, конечно же, со слегка поседевшими висками, но слишком благородного, чтобы просить ее руки, и от этого втайне сурово страдающего. В этом упоительном мире Дженни забывала обо всем, о чем так хотела забыть.
К сожалению, едва она возвращалась в реальность, все неприятности снова были тут как тут. Как ни убеждай себя, что беда случилась лишь в страшном сне, все равно в это трудно поверить.
Дженни совсем не торопилась засыпать, но в конце концов явилась Розаменд с чашкой горячего молока, расправила и подоткнула одеяло. Обычно девочка ничего не имела против горячего молока, но сейчас устроила скандал, а потом предложила: если Розаменд выпьет с ней молока, то и она выпьет.
— И только так!
Спорить было бесполезно, и Розаменд сдалась. Но она не заметила, как Дженни что-то подсыпала в свою чашку.
Розаменд повернулась, чтобы взять свою, но ее остановил жалобный голосок:
— В этой чашке так много пенки.
— Дженни, это же сливки!
Дженни уселась прямо, сморщив нос от отвращения.
— Противная скользкая пенка, меня стошнит, если я ее проглочу! Ты нарочно мне ее даешь, думаешь, от этого я пополнею!
— Дженни, да нет же!
— Нет да! Давай поменяемся чашками! Я не стану пить из этой!
Обмен был совершен, и Дженни прекратила воевать.
А потом даже обняла Розаменд за шею, когда они желали друг другу спокойной ночи.
Через пятнадцать минут Розаменд приоткрыла дверь в спальню сестренки и прислушалась: легкое, ровное дыхание Дженни ее успокоило. Самой ей отчаянно хотелось спать, как никогда прежде. Розаменд бесшумно закрыла дверь, открыла у себя окно и потушила свет. И как только ее голова коснулась подушки, она погрузилась в глубокий сон.
А Дженни вовсе и не собиралась спать. Спать должна Розаменд, а у нее срочное дело. Легкое ровное дыхание, так безотказно подействовавшее на Розаменд, было притворством, она сама чуть все не испортила, едва не расхохотавшись. Это было очень интересно: бросить одну из своих снотворных таблеток себе в молоко, а потом уговорить Розаменд поменяться чашками. У нее осталась еще одна, их ей в прошлом году прописал мистер Грэм, когда она не могла уснуть из-за боли. Розаменд и не знает про таблетки. Она сама позавчера случайно наткнулась на коробочку, и в ней — еще две штуки. Розаменд будет спать крепко, до самого утра.
А Дженни спать не будет. Она подождет, пока улягутся все остальные, и выйдет из дому. И незачем повторять себе, что увиденное вчера ночью было сном. Хватит уже.
Надо просто сходить снова на то место и убедиться, что там ничего нет, ничего, что так напугало ее вчера.
Но того, что вчера унесли, сегодня там, естественно, не будет. И если сегодня она этого не увидит, это не означает, что и вчера там этого не было. Как странно: начинаешь возражать самой себе, а кто-то внутри возражает тебе.
Такое же ощущение бывает, когда встаешь среди ночи с кровати и в темноте не видишь ни двери, ни окна, ни кровати. И не знаешь, как снова забраться под одеяло.
Ее мысли стали путаться, пока наконец не привели в ужасное темное место, где кто-то произнес: «Ну, о ней-то никто не пожалеет», а кто-то осветил фонарем влажную истоптанную землю. Там лежал старый мешок, из-под него торчала чья-то рука. Она заметила лишь три средних пальца, мертвенно белых при свете фонаря. Судорожно вздохнув, она выкрикнула: «Это сон! Это сон! Это сон!» Так всегда надо делать, чтобы проснуться. Каким бы крепким ни был сон, он отлетит, как только поверишь, что это сон.
Дженни проснулась. Сердце колотилось, она разметалась во сне. Это был сон, сон, сон! А сны приходят ниоткуда. Она включила настольную лампу и посмотрела на свои часики, подарок от Розаменд на Рождество. Она спала довольно долго. Шторы у полуоткрытого окна отодвинуты.
Дженни подошла к окну и выглянула. Когда в комнате горел свет, темнота на улице делалась еще темнее. В ней вдруг снова проснулся азарт. Спать больше не хотелось.
Надо выйти в эту темноту, бегом по аллее, перебежать через дорогу, перелезть через ограду, от всех, от всех, туда, где можно танцевать и никто тебя не увидит.
Она быстро оделась: теплая юбка, толстый свитер и туфли, которые она надевала пока лишь раз. Розаменд боялась, что ей трудно будет разносить их, но они сразу оказались очень удобными. В них ноги дрожат от нетерпения, так и просятся танцевать. Она открыла дверь и беззвучно прошла по темному коридору. С собой она прихватила фонарь сестры, но зажигать его пока не требовалось. Выйдя через боковую дверь, Дженни подставила лицо ветру. Он был ласковым и был полон запахами деревьев и трав. Луны не было, но Дженни отчетливо видела черные контуры деревьев на фоне светлого неба.
Она медленно пошла по аллее, так, чтобы ни камешка не задеть, ни веткой сухой не хрустнуть, лишь бы не услышала Розаменд или — страшнее не придумаешь — тетя Лидия. Дженни двигалась медленно и совершенно бесшумно. Никто не услышал и не проснулся.
Перейти через дорогу было все равно что переплыть реку. Она решительно пустилась вперед и словно поплыла, выбралась, перебралась по перелазу через ограду и оказалась на участке мистера Джонсона. Тропинка идет прямо вдоль живой изгороди, и если все спят, то никто не увидит, как она фонарем нарисует на земле узоры и будет танцевать вместе с ними.
На углу участка тропинка поворачивала от дороги и через два луга выходила к перелазу через ограду Викаридж-лейн.
Дженни выключила фонарь, пригнулась возле железного перелаза и прислушалась: ни звука, только легкое дуновение ветра. Как раз здесь разворачивалось действие вчерашнего сна. Она подобралась к самой ограде и раздвинула плотные ветки. Вчера во сне именно оттуда доносились голоса, здесь двигались люди, фонарь освещал мешок. Нет, не видела она, что было под мешком, не видела она трех мертвенно-белых пальцев. И не вчера ночью, нет, не вчера, а сегодня во сне, когда случайно уснула, привиделась ей эта рука.
Теперь здесь нет ничего страшного. Для этого-то она сюда и пришла: убедиться, увидеть собственными глазами, что здесь нет ничего страшного. И не было. Это был просто сон. Самое ужасное при богатом воображении — видеть такие сны. А без воображения нельзя: иначе не напишешь так, чтобы все зачитывались. Но порой воображается такое — независимо от того, хочешь или нет. Этот сон она хотела забыть как можно скорее, запереть его на ключ, чтобы он больше не появлялся На траве у края Викаридж-лейн что-то лежало, что-то, укрытое мешком, и все это освещал фонарь, и свет падал на мешок.
Дженни заставила себя встать, включила фонарь и заглянула за ограду — никого. И не было никого. Она приказала себе перелезть по лесенке через изгородь и идти вдоль кромки дороги. По другую сторону Викаридж-лейн за ее спиной темной грудой над забором высился коттедж миссис Мэйпл. Впереди, в конце дороги, стояло бунгало Сэлби. Дорога переходила в тропинку. Дженни направила луч фонаря на траву, освещая себе путь, и прошла до самых ворот Сэлби, повернулась и пошла обратно. На обочине дороги ничего не лежало. И раньше не лежало — сон исчез. Можно вернуться домой, забраться в постель и спать.