Она любила его, но ни о какой продолжительной связи между ними не могло идти и речи. Только теперь Одри вспомнила слова Маричелли, сказанные в катакомбах: что это «эксперимент» и что он не хочет, чтобы его «злили». Неужели это был только антракт, и в один прекрасный день он исчезнет из ее жизни так же, как Кевин?..
На следующее утро Одри проснулась одна на широкой кровати. Вчерашние невеселые мысли не мешали ей с улыбкой прислушиваться к звукам, доносившимся из душа. Витторио пел. У него не было и намека на слух.
Значит, все-таки есть на свете вещи, которых он не умеет. Зато он был замечательным любовником, что блестяще доказал за последние дни. Но праздники миновали, и он с удовольствием возвращался в Рим, к трудовым будням.
Она тоскливо вздохнула, не зная, чего ждать от будущего, и посмотрела в окно. По голубому небу весело бежали облака — белые, невесомые, беззаботные…
Она знала чего хочет, однако сомневалась, что это возможно. Витторио добрый и щедрый, но любит ли он ее? А если любит, то как? Той же любовью, в которой она теперь отчаянно нуждалась, — любовью, которая соединяла Рико и ее мать?
Шум воды прекратился. Она повернула голову и улыбнулась вошедшему Витторио. Полотенце было обернуто вокруг его шеи, а не вокруг бедер.
— Голый бесстыдник, — пробормотала Одри, любуясь его спортивной фигурой, и вспомнила тот день, когда она впервые увидела его под душем, ощутив нестерпимое желание. Тогда она была слишком взвинчена, чтобы внимательно разглядеть его. Теперь это можно было себе позволить.
— Ты хочешь, чтобы я стеснялся? — спросил Витторио с лукавой усмешкой, которая так ей нравилась. Одри понимала, что Витторио тоже неравнодушен к ней, несмотря на его стремление вернуться к знакомой обстановке и на то, что чудесный маленький антракт кончился… Или нет?
— Нет, — вздохнув ответила Одри. — Я тоже пошла в душ. — Проходя мимо Витторио, она остановилась и, поддавшись соблазну, жестом собственницы провела рукой по влажной спине. Это заставило ее затрепетать от волны желания и прижаться губами к его плечу.
— У тебя красивое тело, — пробормотала она, продолжая ласкать его спину.
— У тебя тоже. — Витторио развернулся, обнял ее, прижал к себе, и желание стало нестерпимым. Их губы слились в страстном поцелуе, заставившем Одри задрожать, и эта дрожь передалась Маричелли.
Сильная рука обхватила и приподняла ее бедро. Балансируя на одной ноге, Одри обняла возлюбленного и застонала от желания.
— О, Витторио, скорее, — умоляла она. — О Боже, пожалуйста…
Прикосновение мужской плоти было обжигающим. Витторио сделал шаг назад, опустился на край кровати, увлекая Одри за собой. Его губы прижались к шее Одри, руки мертвой хваткой обхватили ее бедра, раскачивая в учащающемся ритме. Сгорая от страсти, она закрыла глаза, откинула голову назад, впилась в плечи Витторио и отдалась его власти, пока их тела не свела сладостная судорога.
Тяжело дыша, Витторио лег на спину, закрыл глаза и широко раскинул руки, словно моля о снисхождении.
Одри смотрела на него, и сердце разрывалось от любви, нежности и восхищения. Наконец Витторио открыл глаза.
— Что? — ехидно усмехаясь, поддразнила она. — Просишь пощады?
Витторио прищурился… и вдруг на его губах расцвела улыбка — широкая и ослепительно прекрасная. Тихим грудным голосом он сказал что-то по-итальянски. Одри не поняла и попросила перевести. Но он покачал головой, протянул руку и отвел локон, упавший ей на щеку.
— Сделаешь мне одолжение?
— Да.
— Поцелуй меня, — нежно велел он. — А потом отправляйся под душ.
Одри наклонилась, прижалась губами к его щеке и поднялась.
Нет, это не должно было кончиться! Господи, какое счастье… А вдруг он не ощущает ничего особенного? Вдруг он испытывал те же чувства ко всем женщинам, с которыми был близок?.. Одри нахмурилась и подставила лицо под теплые струи, словно вода могла смыть тревожные мысли. Выйдя из душа и рассеянно вытирая волосы, обнаженная женщина поискала глазами Витторио. Он стоял у окна и задумчиво смотрел на раскинувшееся внизу озеро.
Чего ты ждешь от меня? — хотелось спросить ей. Но на вопрос последовал бы ответ. А этого ответа она боялась.
Они приехали в Рим днем. В квартире их встретили жара, духота… и звонящий телефон. На мгновение оба замерли, поскольку воспоминания об аварии еще не успели изгладиться из памяти; затем Витторио торопливо снял трубку и успокоился.
— Это Патриция, — пробормотал он и улыбнулся Одри.
Патриция. Та самая женщина, с которой она видела его на улице? Женщина, которая сидела в его машине? Красивая, элегантная и… опасная? Витторио положил трубку, усмехнулся и развел руками.
— Она скоро приедет. Накопилось множество бумаг, которые нужно рассмотреть и принять по ним решения.
— Понятно, — невозмутимо ответила Одри, стараясь скрыть разочарование. — Пойду разбирать вещи.
Он с отсутствующим видом кивнул, размышляя о своей работе.
Патриция была еще более красивой, чем казалось Одри. Кроме того, она была очень вежлива. Эту женщину нельзя было назвать недружелюбной, но всем своим видом она явно старалась подчеркнуть собственное превосходство. Высокопоставленная ученая дама, к тому же прекрасно говорящая по-английски.
Она светски улыбнулась Одри, спросила, как здоровье Эмили и Рико, извинилась за вторжение, зачем-то принялась объяснять, какой важный человек синьор Маричелли и сколько у них накопилось срочной работы. Затем она склонилась над столом, глядя через голову Витторио на разложенные документы и положив ему на плечо изящную руку. Дыхание Патриции касалось его волос, и у Одри сводило живот от ревности.
Одри пошла на кухню и сварила себе кофе. Затем распаковывала дорожную сумку, смотрела телевизор, читала журнал, затем книгу. В одиннадцать Одри отправилась спать, а они даже не заметили ее ухода.
На следующее утро Патриция приехала с новой кипой бумаг. Витторио скорчил унылую гримасу, и на этом все кончилось. Они снова сидели голова к голове, и Одри с трудом выносила это зрелище.
Естественно, говорили они на итальянском, которого Одри не понимала; впрочем, если бы она и знала язык, то все равно не поняла бы ни слова. То же самое повторялось изо дня в день; постепенно между Одри и Витторио образовалась пропасть, и молодая женщина не знала, как ее преодолеть.
Маричелли становился нетерпеливым и раздражительным; впрочем, она тоже. Заметив, что Витторио раскидал бумаги по только что убранной гостиной, она сердито спросила: — Что ты ищешь?
— Документы.
— Какие документы? Витторио, какие документы? — ворчливо переспросила она, но он промолчал и принялся вытряхивать на пол содержимое ящиков письменного стола.
— Мой отзыв, — с досадой пробормотал он. — Я хочу, чтобы ты ничего здесь не трогала.
— Я и не трогала!
— Не надо здесь убирать! Я уже говорил тебе! Не думал, что ты так помешана на чистоте…
— Ни на что другое у меня не остается времени! Я целыми днями убираю за тобой и Патрицией! — Она вовсе не хотела произносить имя этой женщины с такой злобой, это получилось само собой; тем не менее, Одри ничуть не удивилась, когда Витторио бросил на нее недовольный взгляд, выпрямился и с достоинством сказал:
— Мы с Патрицией коллеги, только и всего. Я прошу прощения за то, что уделял тебе мало внимания. Просто у меня слишком много дел. Еще несколько дней, и я надеюсь, что все войдет в обычную колею. Пожалуйста, Одри, не будь такой… сварливой!
— Я не сварливая, — пробормотала она, прекрасно понимая, что Витторио прав. — Куда ты? — испуганно спросила она, когда Маричелли направился к входной двери.
— На совещание. Я недолго.
— А как же твои бумаги?
— Придется идти без них. Увидимся вечером.
Вечером… Держи карман шире, с досадой подумала она.
Стыдясь своего плохого характера, Одри пыталась быть ласковой и терпеливой, но она слишком много времени проводила в одиночестве; Витторио пропадал на раскопках или допоздна засиживался в институте, или ездил к высокому начальству. Это лишало Одри душевного равновесия и заставляло испытывать жгучую ревность.