Джон вопросительно посмотрел на нее, одергивая рубашку.
— Можно узнать, чем ты занимаешься?
— Разглядываю волосы на твоем животе, — вздохнула Кенда.
— Ну, а я разве только и делаю, что любуюсь волосами на твоем животе? — резко спросил он.
— У меня их нет.
Джон раздраженно воскликнул:
— Я вижу, ты не носишь лифчика! Как бы ты к этому отнеслась, если бы я встал здесь и уставился на твои груди? Через свитер просвечивают темные точки — твои соски…
Даже после того как смолк его голос, она все еще сидела со скрещенными на груди руками. Сейчас Кенда была больше смущена, чем зла. Боже мой, разве она могла ожидать, что кто-нибудь так рассердится просто потому, что посмотрели на его живот… И ничего больше.
Джон снова сердито проворчал:
— Я пойду вниз посплю. Если ты все же решишь, что питание важней, чем припадки раздражения, твой завтрак все еще на подносе рядом с плитой. — Он быстро спустился по ступенькам в каюту, затем последовал грохот.
Кенда улыбнулась, догадавшись, что он стукнулся головой о потолок точно так же, как и она на камбузе. Теперь было очевидно, у кого припадок раздражения!
После ухода Джона Кенда встала, некоторое время походила по палубе, затем отправилась на камбуз и взяла завтрак с подноса. Она поела, все убрала, удивляясь, что этот небольшой камбуз был оснащен таким множеством кастрюль и сковородок.
Затем Кенда начала подниматься на палубу, но остановилась и на цыпочках прошла в каюту. Беззвучно она отдернула парус и посмотрела на Джона. Не имея на себе ничего, кроме шорт, он лежал животом на койке, лицо было повернуто в сторону занавески, одна рука свисала на пол. Кенда смотрела на его гладкую, вздымающуюся с каждым вздохом спину. Ей пришлось бороться с собой, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до золотистых завитков на его шее. Какое искушение было лечь рядом с ним и вытянуться, ощущая грудью его спину, прижаться к нему бедрами, переплести его ноги со своими! Их очень сильно тянуло друг к другу — это уж она знала наверняка. Но они могли бы сопротивляться этому чувству еще долгие тысячи миль плавания — или уступить натиску страсти и переселиться в свой собственный мир любви… Кенда сжала край занавески, потом отпустила ее и на цыпочках вернулась на палубу.
Джон появился на палубе после полудня. Кенда посмотрела на часы: вода, которая попала под стекло после того, как она окунула их в ванну, теперь испарилась, а часы продолжали ходить как ни в чем не бывало. Ей нравились эти часы в серебристом корпусе с широким черным ремнем и крупным черным циферблатом с тремя стрелками, большие и немного аляповатые. Из всех вещей, которые Джон приобрел для нее, они нравились ей больше всего.
Погода стояла превосходная. Ярко-голубое безоблачное небо, солнечные блики отражаются и словно танцуют на поверхности воды… Не было еще такого замечательного дня за все время их путешествия.
— Ты держала нос по курсу? — спросил Джон.
Кенда удивленно уставилась на него.
— Конечно. Ты думаешь, я утопила бы яхту просто для того, чтобы не дать тебе поспать? — Она улыбнулась.
Джон тоже улыбнулся в ответ.
Я вижу, ты остришь так же, как тогда, когда я оставил тебя на палубе. — Джон зашел в капитанскую рубку, и прошло несколько минут, прежде чем он показался снова. — Я вынужден изменить наш курс. Мы зайдем в Апиа на Самоа, чтобы запастись водой и провизией, и я должен очистить днище "Бьюти" от полипов.
— Сколько времени это займет?
Джон сморщил нос.
— Не больше пары дней. Мы немного отклонимся от первоначального курса. "Бьюти" прошла уже сто миль после того, как мы покинули порт Сувы, а это очень прилично, учитывая, что впереди еще большая часть дня. Если ветер и погода удержатся, то мы поставим рекорд скорости для яхт на этой дистанции.
Кенда быстро отвернулась, притворившись, что ее интересует только горизонт. Ей показалось, что Джон был рад тому, что путешествие будет короче, чем ожидалось, а ей хотелось, чтобы оно было бесконечным.
— Я думаю, тебе лучше находиться на борту во время стоянки в Апиа, Кенда. Мне бы не хотелось, чтобы там нам оказали такой же прием, как в Суве, — он издал короткий смешок, — и я бы не хотел, чтобы кто-нибудь в конце концов отобрал тебя у меня.
— Могу поспорить, — произнесла Кенда с фальшивым унынием, — что это вконец разобьет твое сердце.
— Может быть.
Она поколебалась мгновение, потом спросила:
— Ты действительно любишь меня, Джон? — Вопрос был задан как бы небрежно, между прочим.
— А что такое любовь? — спросил он в ответ, подошел и положил руки на гик, — скажи мне, что это — и я отвечу, люблю ли я тебя. Договорились?
— Это сумасшествие. Что же я должна еще сказать — привести определение из толкового словаря? Я помню его. Ты хочешь его услышать? — В голове Кенды была мешанина из слов и мыслей. — Любовь — чувство, расположение, глубокая симпатия к кому-либо, например: любовь к детям…
— Хорошо, хорошо, — Джон поднял руки, — может быть, ты и знаешь определение, а я вот — нет. — Его руки сильнее сжали гик. — Барбара раньше говорила, что я люблю преследовать ускользающий мираж. — Он поколебался, затем, к удивлению Кенды, продолжил: — Конечно, она пренебрежительно относилась к моему увлечению яхтой, презирала мою любовь к морю. Больше того: она просто ненавидела все это. Никогда не отплывала от берега больше, чем на метр. Если бы не Джил, она никогда бы и не увидела "Бьюти". — Вдруг он замолчал и ушел обратно в капитанскую рубку.
Кенда в первый раз получила возможность услышать, пусть даже мимоходом, о его самых сокровенных мыслях, и теперь совершенно не знала, как разобраться в своих чувствах. Она спросила, любит ли он ее, а он стал говорить о жене и ребенке. Джил… На это ушла неделя, но теперь она знала имя ребенка. Маленькая девочка по имени Джил назвала эту яхту "Бьюти". У Джона есть малышка Джил…
Оставшуюся часть дня он находился в подавленном состоянии. Хотя Кенда и не ожидала столь резкой перемены в его настроении, она старалась всеми силами души объяснить ее, но так и не смогла. Если даже простое упоминание о жене и ребенке повергло его в такую депрессию, то, может быть, они все еще были небезразличны ему, значили для него гораздо больше, чем он хотел признать? Через некоторое время ее собственное настроение тоже безнадежно испортилось. Она любила его, в этом Кенда была уверена. Но она сомневалась, любил ли ее Джон. Вряд ли это было возможно, если упоминание о прошлом привело его в такое уныние…
Наконец она твердо решила, что больше никогда не будет упоминать ни о их любви, ни о его семье, ни о его невесте. Кенде казалось, что когда она делала это, то словно открывала ящик Пандоры[3].
Совершенно внезапно рядом с носом яхты она увидела гостей: целая стая дельфинов резвилась на волнах немного впереди. Глядя, как играют животные, издавая резкие высокие звуки, словно разговаривая друг с другом, Кенда на некоторое время забыла о своих печалях. Она наблюдала за ними, пока они не исчезли из виду, и только тогда обернулась к Джону.
Он тоже, стоя рядом с капитанской рубкой, смотрел, на "маневры" этих симпатичных морских существ. И тоже улыбался.
— Ты не можешь себе представить, как приятно встретиться со стаей дельфинов, когда плывешь в одиночку! Иногда они плыли так близко от яхты, что я мог почти касаться их. Удивительно, до чего веселы и бесстрашны дельфины — как будто они знают все и обо всем и как будто это знание доставляет им огромное удовольствие…
Кенда в ответ только чуть улыбнулась, но ее голубые глаза и сердце оставались холодными.
Джон подошел и сел рядом с ней.
— Хочешь, я научу тебя управлять парусами? — спросил он, сделав очевидное усилие над собой, чтобы это прозвучало непринужденно.
— Да, — охотно ответила Кенда, — я бы хотела научиться этому! Может быть, когда-нибудь у меня будет своя яхта и я отправлюсь искать свой ускользающий мираж. Джон сжал ее руку.