…После двухсекундного раздумья Харуюки решился.
Он затаил дыхание и, вслушиваясь в доносящийся из кабинки плеск, подкрался к сумке и раскрыл ее пошире. Внутри поверх аккуратно сложенного блейзера лежал светло-сиреневый нейролинкер. Индикатор состояния подмигивал синим светом, показывая, что устройство находится в режиме ожидания.
Харуюки быстренько вытащил из кармана кабель, воткнул его конец в свой нейролинкер, затем, поймав болтающийся в воздухе второй конец, потянулся к тому, что было внутри сумки –
…Нет, погодите-ка.
Этот цвет. Сиренево-атласно-серебристый. Такой же знакомый, как цвет его собственного нейролинкера, – и не такой, как у Номи.
Мысли Харуюки застопорились; он застыл с кабелем в руке. И тут в его ушах раздалось поскрипывание поворачивающегося крана. Шум воды оборвался.
Прямо перед его машинально поднятыми глазами дверца-панель, скрипнув, откинулась в сторону.
Держа на голове и плечах большое полотенце, из кабинки вышла Тиюри Курасима. Столкнулась с Харуюки взглядами – и две пары глаз распахнулись на всю ширину.
Мысли в голове Харуюки взорвались. Хоть какое-то спасение, что его взгляд так и прилепился к лицу Тиюри, не в силах ни на секундочку опуститься ниже. Тиюри тоже застыла на месте в позе «девушка, вытирающая волосы».
В конце концов Харуюки обрел контроль над своим телом до такой степени, что смог кое-как шевелить губами, и прошептал настолько тихо, что это был почти и не голос вовсе:
– Тию… ты… почему в мужской…
И одновременно Тиюри моргнула и спросила:
– Хару. Что ты делаешь в женской душевой?
Чегоооо?
И лишь тут Харуюки заметил наконец, что вся комната, где он находился, была не в голубых, а в розовых тонах. Пол с нескользким покрытием, гладкие стены, потолок, стол – все это было тускло-розовым.
…Но, но этого же, этого не может быть!!!
Харуюки выпучил глаза, пока его сердце вопило.
Я же точно вошел в дверь, где был знак «для мальчиков». Это была не табличка, а знак прямо на стене, так что поменять их в шутку никто не мог. Может, его просто закрасили, нанесли новую метку поверх старой? Да нет, на такую сложную операцию просто времени ни у кого не было.
Пока Харуюки на полной скорости крутил в голове всяческие мысли, до Тиюри, похоже, наконец дошло, в каком она и Харуюки находятся положении.
Она опустила взгляд на собственное тело, и ее глаза стали очень круглыми, а лицо залилось краской до кончиков ушей. Закрывшись руками, насколько могла, она подняла голову, сделала глубокий вдох…
Вот-вот должен был последовать невероятный по громкости вопль и взрыв ярости, однако прямо перед ним –
Снаружи раздались голоса болтающих учениц. И они приближались.
До Харуюки внезапно – но слишком поздно – дошло, что другим он эту ситуацию черта с два объяснит ошибкой или чьей-то шуткой.
Положение было очень опасным. Если школьная администрация узнает, это может кончиться временным отстранением от занятий или даже исключением – да тут может и полиция вмешаться.
Тиюри, должно быть, пришла к такому же выводу – от ее красного, как свекла, лица кровь отхлынула разом. Она и Харуюки продолжали оторопело смотреть друг на друга – а женские голоса тем временем звучали все громче.
Внезапно Тиюри выбросила вперед правую руку, ухватила Харуюки за галстук и бесцеремонно впихнула в душевую кабинку, из которой только что вышла. Потом заскочила сама, спиной прижала Харуюки к стене и перекинула полотенце через дымно-серую дверь.
Взяв в руку наконечник душа, она пробежалась пальцами другой руки по сенсорной панели, настроила температуру воды на максимальные 60 градусов и до предела открыла кран. Вырвавшиеся из душа струи яростно ударились о правую стенку. Из-за высокой температуры воды кабинка тут же наполнилась белым паром.
– …Молчи и не дергайся!
И сразу после этого шепота Тиюри Харуюки ощутил по ту сторону дверцы присутствие как минимум трех девчонок.
– Блииин, от пота вся одежда липнет!
– Да, поскорей бы начать носить летнюю форму.
– Хотя бы сменить подушечку для линкера на сеточку.
Судя по всему, они были из легкоатлетической секции, как и Тиюри. Одновременно с голосами послышались звуки расстегиваемых молний.
Однако Харуюки, естественно, был не в том положении, чтобы воображать сцену, разворачивающуюся в комнате. Уткнувшись носом в стену и закрыв глаза, он стоял и молчал.