– Ку-ку… Посожалей, что ты, раз уж все равно металлик, не заполучил какой-нибудь устойчивый к коррозии цвет – золото, платину, хотя бы нержавеющую сталь.
Джигсо выпустил вторую пилу, на этот раз из левой руки. Перекрестил две пилы, зацепил их за шею Харуюки и поднял его.
Голова распятого Харуюки бессильно задралась, взгляд упал на последнюю уцелевшую зрительскую трибуну.
Среди сотен зрителей по-прежнему царили смятение и непонимание. Но помимо этого чувствовалось еще и разочарование в адрес Сильвер Кроу, который, несмотря на храбрую погоню, так и не нанес ни одного удара и теперь бессильно подвешен на пилах. В ушах Харуюки раздавалось бесчисленное «Ну и зачем он туда полез?» и «Вот и все, чего он добился, а мы-то надеялись…».
Вы можете и не говорить все это; сильнее всех разочарован я сам.
Так мысленно шептал Харуюки, ожидая, когда пилы разорвут ему горло.
Я был наивен. Я ничего не знал. Я даже не думал, что инкарнация, рожденная ненавистью, может обладать такой страшной силой…
И тут кто-то произнес в его голове.
«Это же естественно. Ты что, серьезно верил, что "надежда" может превзойти "злобу" по атакующей мощи?»
Закрыв глаза, Харуюки ответил:
Я просто не знал ни о чем таком. Я ведь не могу пользоваться подобной силой.
И снова непонятный кто-то ему возразил:
«Это ложь. И ты это знаешь. Эта сила давно уже спит в тебе. Сила даже более чистая, чем "ненависть". Злость, которая не расплескалась во внешний мир, а накапливается внутри тебя, становится все острее.
Это "гнев". Сила "гнева" существует в тебе уже очень долго, все это время она ждет, когда ты ее высвободишь».
Дерг.
Внезапно в середине спины вспыхнула ледяная боль. Дерг, дерг. Она пульсировала, как сердце, и холодной жидкостью, ртутью растекалась по всему телу.
«Ну же.
Ну же!!!
Назови мое имя сейчас же!!! Высвободи меня!!! И я превращу твой гнев в силу!!!»
– Уу… аа!..
Холод, пронзающий все тело, вдруг сменился жаром, и Харуюки, будто охваченный огнем, резко раскрыл глаза.
И увидел. Ауру, окутавшую его тело, – оверрей. Однако цвет ее был не серебряным. Он был серым, почти черным – этот цвет Харуюки точно уже видел когда-то.
Происходило что-то ужасное. На миг Харуюки охватил страх, но он тут же испарился, едва Харуюки взглянул на подвесившего его Раст Джигсо.
Похоже, слова того незнакомца дошли до Харуюки в долю секунды, прошедшую между тем, как Джигсо поднял Харуюки, и тем, как заработал пилами. В шее возникло неприятное ощущение, тонкие лезвия начали вгрызаться в броню. Однако Харуюки начисто забыл страх того, что вот сейчас ему отрежут голову, и, не сводя глаз с Джигсо, прошептал:
– Не… прощу. Тебя одного… никогда не прощу.
– Ку, ку-ку. Смирись. Ты ничего уже не сможешь сделать.
– Не прощу… не прощу…
Вокруг его холодного как лед сердца обжигающим огнем бушевала ярость; Харуюки повторял одни и те же слова, как в горячечном бреду.
Раст Джигсо уже не был для него просто Раст Джигсо. Это был символ бессмысленной злобы, которая давила Харуюки на протяжении большей части четырнадцати лет его жизни.
Если бы здесь оказался хоть кто-то из его товарищей, с которыми Харуюки был связан сердцем.
Возможно, Харуюки сумел бы сейчас остановиться. Как два месяца назад во время дуэли в «Безграничном нейтральном поле».
Но Черноснежка, Фуко, Такуму и Тиюри сейчас получили тяжелые раны от инкарнационной атаки Джигсо и застряли далеко позади в обездвиженном шаттле №1. Это лишь сильнее распалило гнев Харуюки, и он не мог больше сдерживаться.
– Вас… вас, гадов…
Голосом, в котором проявилось металлическое эхо, Харуюки наконец проревел:
– Абсолютно никогда… не прощуууууу!!!
Внезапно.
Его гнев превысил некий порог.
Харуюки почувствовал, как что-то прорвалось сквозь броню на спине и, извиваясь, вытянулось в длину. Оно махнуло вперед вместо потерянных рук и переломило обе пилы, удерживающие Харуюки за шею.
– Мму… – тихо проворчал Джигсо; Харуюки тем временем подпрыгнул, разрывая дистанцию. Опустился он за пределами остановившегося шаттла и пробил поверхность башни штуковиной, торчащей из его спины. Раздался невероятный грохот, посыпались ослепительно яркие искры.
Штука эта выглядела как очень зловещий «хвост», сплетенный из множества темно-серебряных червеобразных тросов; а на конце его был острый как меч вырост.
Колыхая темно-серебряным хвостом, как змеей, Харуюки сделал глубокий вдох, прогнулся и взревел: