Маргарет уставилась на Клару, на ее пухлые, плохо смыкающиеся губы, на свисающие ниже плеч грязные растрепанные волосы. Клара, несомненно, считала себя чувственной особой и даже ходила, покачивая бедрами и нарочито красуясь, но на самом деле чувственности в ней не было. Фигура у нее была самая обычная, да и лицо тоже казалось более кротким и здоровым, чем ее разум.
— Привет, Мария, — улыбнулась Клара. Назвать Маргарет Марией — это была ее обычная злая шутка. Маргарет промолчала. — Так ничего и не ответишь? — Маргарет продолжала смотреть на нее в упор. — Что, твой язык сожрали черти?
— Какие черти? — спросил дурачок Саймон, засовывая руки в карманы штанов и почесывая ноги.
— Я же тебе говорила.
Маргарет посмотрела на них еще немного и отвернулась к пруду.
Их голоса не умолкали, звучали еще какие-то фразы, наконец — отдельные слова, резкие и обидные. Но напрасно им казалось, что они смогут помешать Маргарет.
Около часа спустя она вновь услышала приближающиеся шаги. На этот раз ей на плечи опустились чьи-то руки. Ее развернули, и она увидела перед собой лицо доктора. Он сказал: «Маргарет, вы замерзли. Как давно вы тут? — Растер ее руки в своих ладонях. — Да вы дрожите. — Она и правда дрожала: эти мерцание и трепет были дрожью. — Пойдемте-ка в дом». Обхватив ее за плечи, он повел ее в Фэйрмид-Хауз, поближе к камину.
В его обильном, досадном тепле она постепенно перестала содрогаться. В неё влили горячий чай, сделав больно замерзшим зубам. Чай вздымался в ней волнами, раздувал изнутри. Она закрыла глаза, слова доктора бились об нее подобно мотылькам. И погрузилась в сон.
Элиза Аллен открыла дверь и увидела на пороге человека, чье лицо показалось ей вроде бы и знакомым, но бог весть откуда. Чтобы понять, как давно он не был в тепле, достаточно было взглянуть на посеревшую бугристую кожу его лица. Человек выдохнул себе на руки целое облако пара и улыбнулся.
— Не узнаешь меня, Элиза?
Стоило ей услышать его голос, его говор, как она узнала.
— Почему же? Ты Освальд. Заходи, заходи. А я и не знала, что ты будешь в наших краях. Мэтью не говорил…
— Потому что и он тоже не знал! Я хотел сделать вам сюрприз.
— Что ж, сюрприз удался. Проходи, не стой в дверях.
Освальд наклонился, чтобы поднять баул. Судя по всему, он рассчитывал погостить. Вновь выпрямившись, он вдруг испугался какого-то шума. Элиза подметила, что их нежданный гость чуть не упал. Он весь сжался, колени подогнулись, рука непроизвольно вытянулась вперед. Он встретился с нею взглядом:
— Это кто-то из больных? — шепотом спросил он.
— Нет-нет, — успокоила его она. — Собака лает, не иначе.
— Да, конечно.
Когда он вошел, она помогла ему снять пальто и шляпу. У огня лицо его запылало, глаза покраснели и покрылись поволокой. Вид у него был усталый.
— Садись же, — Элиза указала на кресло.
Он сел, скрестив ноги и засунув сцепленные руки между бедром и подлокотником кресла: у него всегда была эта странная манера сцеплять руки на одном боку наподобие орденской ленты. Теперь его трудно было не узнать.
— Пойду принесу чаю. Тебе с дороги просто необходимо согреться.
— Будет очень кстати.
Поспешно выйдя из комнаты, она нашла во второй гостиной Дору, велела ей немедленно бросить все дела и пойти сказать отцу, что нежданно-негаданно появился его брат.
— Отец в кабинете, — возразила Дора.
— Тогда это тем более не займет у тебя много времени.
Едва Элиза вернулась с полным подносом чайных принадлежностей, как в комнату ворвался ее муж.
— Освальд, а я и не знал!
— Так я тебе и не говорил, — с улыбкой ответил ему брат. — Я тоже рад тебя видеть.
Мэтью изобразил на лице улыбку и одновременно нахмурил брови, показывая неуместность намека.
— Ну да, и я рад тебя видеть, а как же. Надеюсь, путешествие не доставило тебе неудобств.
— О, все было превосходно, лучше и быть не могло. А завершил я его приятной прогулкой из Вудфорда.
— Ты пришел пешком? С баулом? Можно же было нанять кэб, неужели ты не знал? На станции тебе любой показал бы мистера Мэйсона, он всех подвозит.
— Ну уж нет. Расчет, расчет, Горацио[7].
Горацио? Это же из «Гамлета». Не иначе как Освальд решил напомнить Мэтью об образованной компании, которую водил в Йорке, мол, не только в Лондоне ведутся окололитературные разговоры. До чего же это на него похоже: заявиться вот так, втихомолку, без предупреждения, и всем показывать, каков он из себя, без устали красуясь.