Я делаю шаг на свет, прежде чем меня останавливает Айрис, прижимающая ладонь к моей щеке.
— Я искала тебя повсюду. Я знала, что должна была сначала проверить темные и неприличные места. — Ее рука задерживается, согревая мой щетинистый подбородок, когда я смотрю на нее сверху вниз.
— Думаю, что ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. — Она смеется, и этот звук, кажется, смывает мою последнюю каплю раздражения от сегодняшнего вечера.
— Как ты держишься? — Она убирает руку, но я хватаю ее и прижимаю к груди. Между ее бровями появляется складка.
— Люди смотрят. — Тихо говорю я. Она оглядывается вокруг, обнаруживая, что несколько человек пристально смотрят на нас.
Ее губы изгибаются в легкой улыбке.
— Неудивительно, что ты ненавидишь выходить на улицу. Это утомительно.
— Теперь она наконец поняла. — Невозмутимо отвечаю я. Она снова улыбается в мою сторону.
— Я никогда не понимала, почему ты ненавидишь разговаривать с людьми, но теперь совершенно понимаю. Кому это может понадобиться в такой семье, как твоя?
— Если бы ад был тематическим парком, у них были бы пожизненные пропуска. — Мое замечание вызывает у меня хриплый смех.
— Как ты выжил, когда рос среди такого количества социальных альпинистов?
— Легко. Если ты перестанешь быть общительным, им вообще не по какой лестнице подниматься. — Ее глаза загораются.
— Что ж, мне лучше вернуться к веселой жизни. Пока ты прячешься, один из нас должен присутствовать. — Я хватаю ее за руку, прежде чем она успевает отстраниться.
— Не уходи.
Что ты делаешь?
— А почему бы и нет? — Ее брови выгибаются.
Резонный вопрос, если таковой вообще имеется. То, что она рядом со мной, кажется мне единственной естественной вещью в сегодняшнем вечере, фальшивый брак или нет. У нее есть способ сделать все терпимым.
— Ты делаешь сегодняшний вечер более сносным.
Что случилось с тем, что ты не нуждаешься ни в ком, кроме себя?
Я вернусь к этому чувству завтра. Сегодня вечером я признаю, что слабее, чем обычно, и часы светской беседы толкают меня за пределы моих возможностей.
Она смотрит на наши соединенные руки с напряженным выражением лица.
— Какой блестящий комплимент. — Мой большой палец касается внутренней стороны ее запястья.
— Хочешь услышать еще что-нибудь?
— Нет. — Легкая улыбка появляется прежде, чем я успеваю ее погасить.
— Почему нет?
— Я предпочитаю, чтобы ты был сварливым и предсказуемым.
— Ты не можешь так говорить.
Ты флиртуешь с ней?
Блядь. Сколько именно алкоголя я выпил сегодня вечером? Я проверяю свой единственный стакан и обнаруживаю, что он все еще наполовину полон.
Должно быть, это временная ошибка в суждениях, учитывая напряженность ситуации.
Оговорка, которая не имеет ничего общего с Айрис и всем, что связано с моим ограниченным терпением к людям, пытающимся целовать мою задницу всю ночь напролет.
— Ты знаешь.
— Может быть, но это не значит, что я не хочу слышать, как ты это говоришь. — Она улыбается, и волна тепла распространяется по моей груди, не имея ничего общего с моим виски.
Ты ненавидишь, когда люди улыбаются.
Вот только заставить Айрис улыбнуться — это уже личная победа.
Ты не должен вожделеть улыбок своей жены, которой заплатила за клятву.
Я вырываюсь из тех чувств, которые овладели мной.
— Ты останешься со мной до конца ночи. — Я не оставляю места для вопросов.
Кажется, она увеличивает мощность своей улыбки.
— Ты такой милый, когда волнуешься.
— Я не волнуюсь.
Она обхватывает меня обеими руками за талию, притягивая к себе. Наши тела подходят друг к другу, как два взаимосвязанных кусочка головоломки. Ответное ее объятие рефлекторно, в то время как чувство, происходящее внутри меня — нет. Есть только одно слово, которое я могу придумать, чтобы описать удовлетворенность, обвивающуюся вокруг моего сердца, как удушливая виноградная лоза.
Уютно.
— Что ты только что сказал? — Айрис смотрит на меня с искаженным выражением лица.
Черт. Ты сказал это вслух?
У меня есть два варианта — признать правду или отрицать, что это вообще произошло…
Отрицать…
— Ничего.
Только это не похоже на «ничего». Мое сердце колотится в груди, и я только надеюсь, что Айрис не знает о предательском органе. Меня охватывает тошнотворное чувство, когда я обдумываю свою оплошность. Я перестал употреблять такие слова давным-давно, после того как умерла моя мама. Больше не было момента, когда единственный человек, который понимал меня таким образом, умер, оставив меня с пустым сердцем и мозгом, заполненным бесполезными словами.