Я смотрел.
Никакой брезгливости я не испытывал. Мне в заслоне приходилось видеть и не такое. Сожаление? О да! Глядя, как падает в море то, что осталось от летуна и его воздушного змея, я прекрасно понимал, насколько была бессмысленна эта смерть.
Только что могло изменить мое сожаление? Кому оно было нужно? Кому от него стало бы лучше?
И несомненно, я мог бы сейчас накинуться на Пса, попытаться ему объяснить, что по его приказу было убито живое, мыслящее существо. Причем убито оно совершенно зря, при таких обстоятельствах, при которых это можно было и не делать.
А дальше что? Какие у меня были доказательства? Ах, мысли и ощущения? Ах, у меня обнаружился некий дополнительный, иногда проявляющийся дар?
Вот именно — дар. И всем остальным о нем знать не обязательно. А если я о нем им сообщу, то сделаю очень большую глупость. Пусть даже во имя некой непонятной мне в данном случае справедливости, от которой не станет легче ни мне, ни Псу, ни даже тем, кто сейчас сидит в катерах и мечтает об оружии, способном в мгновение ока потопить наш корабль.
Так стоит ли вообще что-нибудь говорить?
Я выпрямился и прошел к своим компаньонам. Пес так и лучился радостью.
— Видел? — спросил он меня, как будто я мот не заметить действия его охранной системы. — Видел, как она… Ух, я, конечно, ожидал чего-то подобного… но так быстро и точно, по крохотному летающему змею…
— Видел, — сказал я. — Действительно, весьма эффективно.
А что еще я мог сказать?
17
Тихий стук работающего двигателя. Жесткая койка. Голос ракула.
— …И после того как храбрый Игесс определил код замка, запирающего решетку, осталось лишь дождаться ночи. Пришло это время, и злобные древние чистюли ушли из здания, в котором содержались в неволе лучшие и разумнейшие прапредки, первые из равных в воде. Тогда храбрый Игесс обратился к своим соплеменникам с речью. Он сказал, что настало время вырваться на свободу. И был он поддержан всеми, поддержан громко и даже с хлопаньем по поверхности воды плавниками…
— Все понятно, — сказал я. — Короче, эти ребята надавали по мозгам охранникам и сделали ноги.
— Гм… да… что-то вроде этого. Хотя вот ног-то у них тогда и не было.
— Это конечно. Ног не было. Но в остальном все было именно так? Э? А потом, как и положено, твои прапредки организовали лучшее, светлое будущее, в котором все были равны, свободны, счастливы и каждый имел не менее двух рабов-людей.
— Это было еще потом. Но прежде им предстояло очень долго искать удобное для этого место, А еще нашлись некоторые несогласные…
— Понятно, — сказал я. — Тут мне все понятно.
— Если ты собираешься меня оскорбить…
— Упаси боже, — сказал Я. — Ни в коем случае не собирался ничего подобного делать. Просто я все это уже слышал, все это уже было в истории древних чистюль. Конечно, звучало это у них совсем по-другому, но суть была та же самая.
— Хочешь сказать, что ничего этого не было? Хочешь сказать, что наши священные легенды всего-навсего являются пересказом легенд древних чистюль?
— Менее всего, — промолвил я. — Менее всего. Просто истории свойственно повторяться. Так же как и история древних чистюль, как и история тех, кто был перед ними, ваша — всего лишь история мыслящих. А любая настоящая легендарная история описывает попытки обвести свободу, причем попытки удачные и поэтому заканчивающиеся еще большей несвободой.
— Да? Очень интересная мысль. А у вас, нестандартов, такая история есть?
Я подумал, что вот сейчас ракул задал мне действительно трудный вопрос. Хотя в чем его трудность? В моем собственном нежелании дать на него искренний ответ?
— Нет, — сказал я. — Такого у нас не было.
— Еще?..
— Возможно.
— Ага, ты, значит, можешь себе представить ситуацию, при которой…
— Просто, — попытался объяснить я, — мы, нестандарты, появились совсем недавно.
— Вам еще не осточертели прутья вашей решетки? Или вы просто пока не научились их видеть?
Я усмехнулся.
— Ты пытаешься меня спровоцировать на какие-то действия?
— Нет, просто пытаюсь тебе объяснить, что единственный оставшийся для вас путь выживания состоит в том, чтобы послать подальше всех этих древних чистюль и начать жить по-новому.
— А иначе?..
— А иначе придем мы. Мы уже пришли. И выжить вам, нестандартам, будет не так-то легко. Мы уже стучимся в ваши двери, мы уже теребим ваши заслоны. Мы уже пришли.
— Ладно, — сказал я. — Хватит запугивать. Не больно-то я всего этого боюсь.
— А зря. Подумай над таким фактом. Нам принадлежит вся вода, мы в ней чувствуем себя хозяевами, наша численность неуклонно растет. В тоже время вы, люди, скованы в своем развитии жалкими клочками земли, оставшейся после времени свирепых ветров и большого потопа.
— Ты сказал — люди.
— Я имел в виду вас, нестандартов. Подумай. Вами все еще управляют древние чистюли. А кто они такие, чтобы вами управлять? Очень малочисленный вымирающий вид, который держится наверху только благодаря собственной наглости да еще крохам оставшейся от времени своего расцвета технологической мощи. Не так ли?
— Возможно, — сказал я. — Но они нас создали.
— Нас — тоже. И что, это повод дать собой помыкать, повод позволять считать себя грязными животными? У них есть йеху, и пусть будут этим довольны. Йеху никогда не смогут до конца освободиться от памяти того времени, когда они были просто животными, никогда не смоют с себя клеймо скота.
Я подумал, что в чем-то ракул, конечно, прав. С другой стороны, куда он клонит, угадать было не так уж и трудно. А я на подначки не попадался; еще во взрастителе.
— Ладно, — сказал я. — Давай поговорим на другую тему.
— Нет, погоди, я ещё не закончил. Вот и получается, что единственной расой, способной на данный момент захватить сушу, являетесь вы, нестандарты.
— А вы, ракулы, тоже…
— Да, если это окажется вам не под силу, то сушу захватим мы. И произойдет это довольно скоро. Рано или поздно распри между нашими племенами закончатся, появится предводитель, которому удастся объединить все племена ракулов. После этого мы возьмем под свода опеку маленькие острова, а потом настанет очередь больших. И если к этому времени нестандарты не захватят власть в свои руки, нам покорится вся суша.
— Но вы не можете слишком уж долго обходиться без воды.
— Не можем. Однако ваши древние чистюли вообще не могут дышать окружающим воздухом и питаться тем, чем питаются нестандарты. Это не мешает им вами править. Добившись господства, мы всего лишь потребуем, чтобы суша была приспособлена под наши нужды. Сделать это нетрудно. Достаточно лишь покрыть ее сетью глубоких каналов.
— Ну ладно, — сказал я. — Вот ты мне это все очень хорошо объяснил, И я даже в свободное время над твоими словами подумаю. Обещаю тебе это. Теперь остается узнать, для чего ты мне это рассказывал.
— Совершенно без всякой посторонней цели, — промолвил ракул. — Я просто хотел, чтобы ты осознал, каким может быть будущее этой планеты. Причем ты прекрасно понимаешь, что определить его нам не дано. А жаль.
— Жаль?
— Ну конечно. Что может быть выше, интереснее и почетнее этого? Совершить поступок, оказавший большое влияние на будущее.
— Понятно, — сказал я. — Слушай, а у вас, ракулов, есть такое понятие, как политик? Это мыслящий, занимающийся политикой.
— Я знаю, что означает это слово, — немного помедлив, промолвил ракул. — И наверное, я бы мог стать политиком; но, к сожалению, пока для этого еще нет условий. Пока. Ты знаешь, что ракулы живут очень долго.
— Если их не подстрелят.
— Я не собираюсь лезть под пули. Никто не пошлет меня штурмовать позиции какого-нибудь заслона. Так что у меня есть большие шансы дожить до того времени, когда моя мечта осуществится.
— Думаю, политик из тебя получится, — сказал я. — А теперь скажи, ты все это внушал мне, пытаясь посеять рознь между мной и остальными пассажирами корабля?