— Тихо черти, — Ребека приложила деревянную ложку к губам, — первородный змей просыпается!
«И она туда же» — Костик записал про себя толстуху в слабовольную сектантку.
Постепенно Марсель наращивал темп «мелодии», лупя по барабану все отчаяннее и отчаяннее.
Шаман сел на колени. Мотая головой, он водил по сторонам руками. Зрачки его глаз закалились, так что шаман смотрел на окружающих одними белками. С пронзительным утробным криком он одним прыжком вскочил на ноги и пустился в пляс вдоль хижин по кругу. Просто не верилось, что это один и тот же человек, что еще два часа назад не мог самостоятельно забраться на причал. Сейчас же казалось, что он может даже взлететь. В вихре кружения шаман подобрал с земли миску с зельем и стал поочередно предлагать испить из нее всем присутствующим. Первым, с нескрываемой радостью к напитку приложился Лейтон и будь его воля, он бы выпил все до дна, но шаман не дал такой возможности, передав миску Гвинет. Та скромно пригубила зелье, после чего стала покачивать бедрами в такт барабану.
— Что это за напиток? — потравленный за годы лечения в психушке всевозможными транквилизаторами, Костик не собирался и на свободе измываться над своим телом.
— Молоко пробуждения! — с благоговейным трепетом ответила Ребека.
— Предложили бы мне водки — другое дело, а это я пить не буду, — толстуха Медведева не убедила.
— Ты что, Тусегальпо обидится! — от такого наплевательства к традициям острова Изабель, Ребека чуть не поперхнулась.
— Далась вам эта ящераподобная птица, — Костика поддержал Джек. — Без нее может и спокойнее будет.
— Многие до вас так же думали. Только где они сейчас? Нет! Все кончились! Тусегальпо лучше не гневить, — продолжала наставлять еретиков на путь истинный Ребека.
Пока Костик с Джеком припирались пить или не пить, миска с зельем дошла до Сесиль, а после и до Марселя, которого шаман напоил из своих рук, дабы барабан не умолкал ни на секунду.
Джек, заявивший последнее и решительное «Нет!», получив подзатыльник от Ребеки, согласился таки отведать «молока пробуждения».
Лишившийся поддержки со стороны здоровяка Медведев тоже сдался.
— Хорошо, я уважу вашу традицию. Пусть Тусегальпо будет доволен, — Костик повернулся вместе с чашей к деревянному изваянию. — Всех тебе благ, — и сделал осторожный глоток, действительно похожей на молоко сладковатой жидкости. «Мм, не такая уж и гадость!», сделал вывод Медведев после второго глотка. «А что-то в ней есть!», заключил он, вытирая рот после третьего глотка.
— Пусть моя душа улетит вместе с тобой! — высказала пожелание Тусегальпо Ребека и вкусила «молока пробуждения».
Допив остатки зелья после толстухи, шаман, закапал в песке, пустую миску. Затем он принялся с песнями пританцовывать на месте «схрона». К пляске присоединилась Гвинет, а за ней и Лейтон. Троица согласованно разыгрывала целый спектакль. Шаман в образе Первородного змея, показывал, как он выбирается из моря на сушу, которую сам и создал. Гвинет, перевоплотившаяся в колышущееся Древо жизни, поднимала на своих ветвях небесный свод. Лейтон же олицетворяя дикую и не обузданную Стихию, наполнял мир ветрами, дождями, громовыми раскатами и молниями. По мере развития сюжета к танцующим примкнули Сесиль и Ребека. Им достались роли: Утренней зари и Лунного света. Даже большой и тяжелый Джек не усидел на месте — пылающим Огнем он ворвался в круг. Один Костик оставался сторонним наблюдателем, Марсель был не в счет, так как давно стал единым целым со своим барабаном и ритмом. В казалось бы, полном хаосе танца Медведев угадывал каждое движение, каждый нюанс истории. Так, погружаясь в нее мысленно, он не заметил, как оказался в центре пляшущего хоровода. И уже руки и ноги Костика сами отбивали такт, а голос подпевал незнакомую и одновременно родную песню.
Наконец первородный змей стал перерождаться в человека птицу. У него отпал хвост, но что бы за спиной выросли крылья, необходима была жертва. Тут-то шаман и взялся за принесенный Лейтоном шевелящийся мешок. В нем оказалась маленькая обезьяна, которой шаман без малейших раздумий и переживаний отрубил голову здоровенным тесаком. Остальных танцующих это «зверство» ни чуть не покоробило. Даже Костик, до глубины души «гринпис», сейчас остался безучастным к агонизирующему телу обезьяны. Шаман с жадностью пил, сочившуюся из разорванных вен и артерий, кровь обезьяны. Утолив жажду, шаман передал голову Лейтону. Все племя попробовало на вкус жертвенной крови. После чего тело обезьяны было разорвано на куски и брошено к основанию деревянного идола. Голову же зверя шаман насадил на шест и воткнул его в песок, рядом с закопанной миской. Обряд двигался к своему логическому финалу. Шаман, надев крылья, устремился сквозь лес к берегу. За ним последовали и соплеменники. Со всего маха шаман прыгнул в воду. Где и состоялось омовение от всех накопившихся грехов. Соплеменники плескались и резвились как дети, наяривали друг другу бока и пели здравницу Тусегальпо.