Вскоре мы достигли следующего места, которому суждено было сыграть особую роль для нашего будущего. В центре городка была церковь. Между церковью и главной улицей была автостоянка, время от времени используемая в качестве рынка. Она была в таком состоянии, что поиск места на ней мог бы любого довести до настоящей морской болезни. Булыжную мостовую, похоже, ни разу не ремонтировали с тех давних лет, когда ее построили. Потому, чтобы заехать на нее требовалось некоторое мужество, если вы, конечно, не хотели поломать амортизаторы на своей машине.
Но у маленького городка был свой шарм. Мы прибыли раньше назначенного срока и потому могли устроить себе небольшой отдых. Напротив автостоянки была гостиница, очевидно, видевшая и лучшие времена. Фасад ее немало пострадал от погоды и, похоже, много лет вполне обходился без покраски. К сожалению, в этот день гостиница была закрыта. Рядом с ней кто-то, очевидно, совсем недавно открыл маленькую фотолабораторию. Она совсем не вписывалась в серое однообразие тех дней. С другой стороны федерального автобана появилась маленькая закусочная. Так выглядел тогда типичный "общепит" бывшей "восточной зоны".
Как раз когда мы собирались пересечь улицу, мы услышали грохот сапог в ритме строевого шага. Я остановился как вкопанный и наблюдал за сценой. С севера приближалось несколько рот солдат. На них были защитные гимнастерки, и они перекрыли улицу по всей ширине. Грохот сапог раздавался все громче, приближаясь к нам. Потом иностранная "армия Востока" протопала мимо нас. Нескончаемой колонной.
В эти минуты у меня возникло незнакомое мне раньше ощущение. Все солдаты были очень молоды и, судя по их лицам, приехали из очень далеких мест. Никто из них не был выше 1, 65 м. Они, судя по их виду, были напуганы. Глаза безучастно смотрели вперед, на лицах нельзя было разглядеть никаких эмоций.
Рядом с каждым взводом шел прапорщик или лейтенант. Командиры были не старше своих солдат. Чужой, сладковатый запах повис в воздухе. Он был смешан с запахом затхлых и сырых гимнастерок, солдатского пота и этим бессмертным привкусом восточногерманского аромата, состоявшего из дыма угольных печей и выхлопных газов "Трабантов". Это был невероятный момент – чужие люди и запахи в чужом месте.
Когда они прошли, я сделал глубокий вдох. Фредди с открытым от удивления ртом стоял рядом. Я кратко его спросил: – Мне это не приснилось? Пораженный, он ответил: – Это было как привидение. Как будто они организовали этот парад специально для нас. Ведь они же все еще дети. Боже мой, а мы ведь всегда их боялись. Злой враг со злого Востока. Да они же, бедняги, прыгают от радости, когда их регулярно кормят. Дружище, какое же испорченное представление было у нас об этих людях.
Потом мы сделали перерыв в наших дискуссиях и, перейдя улицу, молча выпили кофе.
В душе у меня был ледяной холод и, когда мы снова стояли у наших машин, я еще раз настойчиво повторил Фредди: – Все равно, кого бы мы ни уговорили работать для нашей лавки, мы с каждым будем вести себя по-честному. Открыто, уважительно и серьезно. Никакой подлости, шантажа или чего-то подобного. Никто из них такого не заслужил. Если нам кто-то помогает, то и мы ему поможем. Все на равноправной основе.
Под сильным впечатлением этого задевшего за живое соприкосновения с чужеземными солдатами мы поехали дальше по прекрасным местам, через Нойштрелиц в Нойбранденбург. Там мы свернули в боковую улочку, чтобы снова в тишине все обсудить. Человек, которого мы ждали, был из Вюнсдорфа. Он был полковником, прекрасно говорившим по-немецки без акцента и постоянно соприкасавшимся по работе с немецкими властями и учреждениями. Несколько последних недель он, по поручению главкома ЗГВ Бурлакова много раз вел различные переговоры с Бундесвером.
Через одного тогдашнего офицера генерального штаба Бундесвера я и узнал об этом человеке. С этим офицером я был знаком еще со времен моей активной службы в армии. Тогда он был капитаном и командовал ротой в соседнем батальоне. Ловкий и жесткий офицер, которого его солдаты именовали не иначе как боевой свиньей, за это время не просто сделал карьеру. Теперь его ожидал новый взлет – перевод в Ведомство военной разведки Бундесвера – АНБ (Amt fuer Nachrichtenwesen der Bundeswehr, ANB) в Ойскирхене. У него было много интересных контактов с русскими офицерами, даже приглашал делегацию ЗГВ в Бонн. Он хотел было, чтобы и из БНД кто-то присутствовал на этой встрече, но Пуллах его предложение отверг. По воле случая мы однажды встретились снова, после чего и началась вся эта история.
Русский полковник для БНД
Теперь пришло время предпринять что-то с контактным лицом этого немецкого офицера. Русский полковник, назовем его здесь Владимиром Абрасимовым, ничего не знал о том, что его ожидало. В обычном случае он получил бы сначала в БНД внутренний оперативный персональный номер "ОППА-номер" (Operative Personen-Abfrage – OPPA). Каждый потенциальный информатор получает его, стоит лишь раз сделать запрос, касающийся его личности. После вербовки этот номер превращается в агентурный номер – т.н. "фау-номер" (V-Nummer), а сам он получает агентурный псевдоним.
В Берлине это все проходило совсем по-другому. По причине большого количества информаторов, маленького рабочего штаба и постоянной нехватки времени, агентуристу приходилось отступать от этого правила – с согласия мюнхенского Центра. Потому были некоторые агенты и информаторы, которых долго вели без номеров "ОППА" и "Фау". Некоторых из них внесли в досье и регистры через много месяцев или лет после вербовки. Этот факт и объясняет, почему в данном случае наш источник зарегистрировали и проверили в Пуллахе только в июле 1992 года. Тогда ему и присвоили ОППА-номер 12YA000100692. Мы сами дали нашему объекту вербовки Абрасимову агентурный псевдоним "Мюнхгаузен". Он оставался за ним в течение всего времени его агентурной работы.
Подобный подход без внутренней проверки личности в БНД нельзя было назвать некорректным, потому что на чиновников стран Восточного блока, а особенно на офицеров ЗГВ в досье БНД никаких данных, по сути, не было, потому ни о какой серьезной проверке в любом случае не могло быть и речи. При проверке мы получали ответ всего на два вопроса. Первый: подвергалось ли данное лицо уголовному наказанию на Западе? Второй: не занимается ли данным лицом уже какой-то другой разведчик БНД? Вероятность того, что мы найдем хоть какую-то зацепку, была меньше чем вероятность выигрыша в лотерею. Поэтому проверка носила бы исключительно формальный характер.
Такое отклонение от принятых в БНД норм могло бы показаться постороннему человеку несущественным, но много лет спустя тогдашний начальник следственного реферата перед земельным судом Мюнхена весьма бурно подчеркивал "преступный" характер этих наших действий. Совершенно нормальная в годы, о которых идет речь, процедура в 12 YA, имела для меня опустошающие последствия.
Первый контакт с объектом "Мюнхгаузен" я планировал установить в одиночку. Фредди получил задание наблюдать за окрестностями дома. Прежде всего, мы хотели выяснить, когда и как интересующий нас человек приедет и уедет.
Дело пошло. Сначала Фредди поехал в сторону нойбранденбургского управления Ведомства федерального имущества. Это учреждение располагалось прямо на федеральном автобане. Там он припарковал свою машину. Я двинулся вслед за ним через пять минут и остановился у входа. Справа от него уже стоял русский джип. В нем я увидел водителя в российской военной форме. Через зеркало заднего вида я увидел, как из машины вышел русский полковник, взял портфель и пешком направился к зданию. Я оставил машину неподалеку от учреждения и быстро вошел в дом. На первом этаже я встретил моего посредника, который тут же провел меня в свой кабинет. На сегодня у русского полковника уже не было никаких общих дел с моим знакомым. Он должен был просто забрать какие-то документы.