Я не надеялся, что он поймет.
– Если бы ты ничего не мог вспомнить,- сказал он,- если бы в твоем мозгу просто-напросто выключили свет, то это было бы довольно хорошей стратегией, так ведь?
Значит, он все-таки понял.
Мы пошли назад к жилому корпусу.
– Почему она задает этот вопрос? – спросил он.- Почему она в письме задает вопрос о детях учителей?
Рано было ему рассказывать об этом, но мы шли вместе, в первый раз мы шли вместе и с одинаковой скоростью. Так что я рассказал ему.
Прошел целый месяц – вот что было странно. С того дня, когда Акселя нашли в ящике для карт, и до того дня, когда забрали детей учителей, прошел месяц. Не имеющая объяснений пауза между катастрофой и ее последствиями.
К тому же именно тогда в классах были установлены громкоговорители, и было назначено постоянное время посещений психолога раз в две недели, и тогда впервые появилась Хессен и двое ассистентов, и еще было много всего. Пожалуй, слишком много, чтобы причиной можно было считать случай с Акселем.
– А что еще было? – спросил он.
Флаккедам. Именно тогда они взяли на работу Флаккедама.
До этого в школе Биля, в воспитательном доме и в интернате Химмельбьергхус за интернатскими детьми всегда присматривал кто-нибудь из учителей. То есть это они проверяли, чтобы были выполнены поручения, сидели в столовой, присутствовали при приготовлении уроков и выключали свет в 22.00. Случалось, что кто-нибудь другой помогал им, но главным дежурным все равно назначался учитель – так было заведено.
Флаккедам не был учителем.
В воспитательном доме и в интернате Химмельбьергхус тоже не все были учителями. В самом низу иерархической лестницы, под директором и его заместителем, руководителями отделений и учителями, ассистентами и педагогами, были помощники и сторожа. Бывшие садовники, сержанты или ревизоры, которые по разным причинам не могли более работать там, где работали раньше.
Но с Флаккедамом было иначе.
Никто никогда не видел, чтобы он пил спиртное, и никто никогда не видел, чтобы он кого-нибудь ударил, ни разу. Но достаточно было одного его появления – и все цепенели от страха.
По коридорам он ходил лишь чуть-чуть впереди Биля, в годовом журнале за семьдесят первый год было записано, что с апреля школа принимает в свой коллектив инспектора Йонаса Флаккедама.
«Инспектор». Другого объяснения не было дано.
– Он наступает Мне на ногу,- сказал Август.- Когда он проверяет, съел ли я лекарство, он наступает мне на ногу. Я не могу пошевелиться. Он хороший.
14
В ту ночь я заснул, но во сне, должно быть, услышал его и когда открыл глаза, его уже не было.
Он уже закончил, когда я пришел,- чистил рукавом конфорку. Свет был включен, он стоял покачиваясь.
Я взвалил его на спину. Лежа у меня на спине, он разговаривал со мной.
– Никогда не оставалось грязной посуды,- сказал он.
Я сказал, чтобы он не шумел, а то Флаккедам услышит.
– Обязательно надо было оттереть отпечатки пальцев,- сказал он,- иначе она бы их сразу увидела.
Я положил его на кровать.
– Должен быть какой-то другой способ,- сказал я,- что-нибудь другое кроме газа.
Глаза у него были приоткрыты, но он спал. Я дал ему обхватить мои пальцы.
– Она всегда классно выглядела,- прошептал он.
Через некоторое время его рука раскрылась, но спал он беспокойно. Тогда я немного потряс его, и он успокоился.
Мне пришла в голову мысль о том, что если у меня самого когда-нибудь появится ребенок, то все может быть так же. Невозможно было представить себе, что такое случится, но если все-таки так будет?
Тогда будешь его охранять и, если он будет беспокойно спать, сам не будешь спать по ночам, но я смогу обойтись без сна – я буду сидеть рядом с ним, а иногда, когда он будет беспокойно двигаться и вздыхать, как Август, я протяну руку и слегка встряхну его.
Это не значит, что я обязательно испытаю какие-то чувства к ребенку. Но если бы на мою ответственность был оставлен ребенок, я бы следил за ним.
В комнате пахло газом. Я подумал о том, что для Августа, наверное, все кончено. Эта мысль все росла и росла в ночи и наконец стала невыносимой. Когда было уже около полуночи, я решил поговорить об этом с Катариной.
Крыло, где спали девочки, было отделено от крыла мальчиков стеклянной дверью со звонком, который приводился в действие скользящим контактом с токоприемником. Комната дежурного, где спал Флаккедам, была прямо над головой, я бы мог разобрать звонок, но только если бы у меня были инструменты.
Поэтому я выпрыгнул из окна кладовки, где хранились швабры и ведра, с собой я захватил одеяло, крючок от вешалки и обертку из картона, которую я прикрепил пластырем к животу.
Вскоре после того, как Флаккедам появился в школе, и в связи с ремонтом появились разные нововведения, которые были задуманы с той целью, чтобы жилой корпус стал более похож на дом. Тогда же была разбита клумба с розами, почему – об этом никто всерьез не задумывался. У Флаккедама была страсть к цветам, он сам выбирал цветочные горшки и принес все те плакаты, которые развесили повсюду для украшения. На большинстве этих плакатов были изображены цветы, например больной и здоровый тюльпан – это было предостережение от использования наркотиков.
Клумбу ежедневно разравнивали граблями, в том числе и между кустами роз, это было одно из постоянных поручений. Однажды утром, сидя у окна после бессонной ночи, я увидел Флаккедама. Было еще очень рано, он шел вдоль клумбы, осматривая землю. Если бы на ней остались следы, он бы их сразу же заметил.
Клумба была шириной в три метра и подходила вплотную к дому. Было почти невозможно выпрыгнуть из окна, не оставив следов на земле, которая всегда была аккуратно разровнена,- это они здорово придумали.
Поэтому-то и пришлось выбираться из окна кладовки, откуда можно было выпрыгнуть наискосок на крыльцо у входной двери. Приземлиться прямо на крыльцо было нелегко, но это была единственная возможность – парадная дверь была закрыта на ключ.
Ночь была холодная и очень ясная, на деревьях оставались лишь отдельные необлетевшие листья, светились звезды и огни Копенгагена.
В интернате Химмельбьергхус побеги планировались заранее, и существовали жесткие правила – по два человека с промежутком в две недели. Мы уезжали на попутных машинах, а потом смотрели, кто может уехать дальше и продержаться дольше. Убегали мы для того, чтобы навредить взрослым, да и просто хотелось побродяжничать на свободе.
В первые часы после ухода из школы, пока еще была ночь, все казалось прекрасным. Даже после того, как я осознал, что в будущем это приведет к гибели, и перестал убегать – поэтому мне стало трудно ладить с остальными,- и начал добиваться того, чтобы меня перевели в «Сухую корку», мне по-прежнему этого не хватало. Ощущение того, что сейчас ночь, дежурный спит, весь мир лежит перед тобой и у тебя есть все возможности, есть свобода,- это было замечательное чувство.
Теперь все было иначе. Я испытывал то же ощущение, но все было иначе. Где-то наверху, за моей спиной, спал Август – это все меняло. Я знал, что спит он беспокойно. Казалось, что когда я ушел от него, завели какие-то часы и теперь начался обратный отсчет времени.
Я подумал: как люди могут оставлять своих детей? Как можно оставить ребенка?
Я поднялся по водосточной трубе, это было не опасно: здание отремонтировали снаружи одновременно с устройством клумбы и перестройкой.
Тогда же поставили стеклопакеты, но лишь самые простые, у которых ручка не является замком, а просто задвижкой, – я открыл ее крючком от вешалки.
Я немного посидел на подоконнике, прислушиваясь: слышно было дыхание трех спящих человек.