— Сегодня я…
— Встань у окна, — не дав Кириллу договорить, приказал Другич. — Лицом ко мне.
Утро было ясным и свежим. Кирилл не удержался и посмотрел на море.
— На меня смотри, — прорычал Другич.
Кирилл повернулся к хозяину и увидел, что тот смотрит не на него, а на экран компьютера, стоявшего на письменном столе. В левой руке Другич держал видеокамеру, направленную на Кирилла, правой водил по клавиатуре. Это продолжалось около минуты; Кирилл продолжал стоять, боясь шелохнуться.
— Приемлемо, — неизвестно по какому поводу произнес Другич и оторвался от экрана. Он вышел из-за стола с большим пакетом в руках.
— Что это? — спросил Кирилл.
— Будешь задавать вопросы, проработаешь у меня до осени.
У Кирилла мелькнула мысль, что в обмен на долг ему предложат что-то не совсем законное. Он уже готовился отказаться.
— Слушаю вас, — сказал он и гордо вздернул подбородок.
Другич вытряхнул содержимое пакета на стол. Сначала выпало черное кашемировое пальто, затем — что-то темное и волосатое. Последними Другич вытащил несколько тюбиков без этикеток.
— Это на себя. — Другич бросил Кириллу пальто. — Это на твою тупую голову…
Волосатым предметом оказался парик с накладной бородой.
Кирилл отступил на шаг.
— Босс, я…
— Не дергайся. Задание простое. Кафе «Дорида» знаешь?
Кирилл кивнул.
— Тогда считай, что половину задания ты уже выполнил. Сейчас ты наденешь все это, и я отвезу тебя… Где остановилось семейство Патриции?
— В «Ядране».
— Значит, в «Лангомаре». Кстати, что их занесло сюда в декабре да еще под Рождество?
— У ее отца какие-то дела на побережье.
— Ладно, это неважно. В гостинице снимешь номер, заплатишь за три дня вперед. Назовешься вот этим именем, — Другич показал Кириллу кредитную карточку, но в руки не дал. — Отдам позже, — пояснил он.
— Что потом?
— Потом ты возьмешь такси и дашь адрес «Дориды». Спокойно войдешь в кафе и скажешь бармену, что двадцать пятого сентября ты заходил к ним, одолжил фонарь, а в залог оставил часы марки «Омега». — Другич вывел на экран снимок часов. — Посмотри и запомни.
— Дорогие?
— Да. Как только часы окажутся у тебя, позвони мне и возвращайся в гостиницу. Я скажу, что делать дальше.
— А если бармен меня не узнает? То есть не примет за того, другого…
— Примет. На всякий случай покажешь ему…
К изумлению Кирилла, Другич вытащил из кармана куртки большой железный гвоздь и несколько серебряных монеток.
— Если бармена не убедит твоя физиономия, то, возможно, убедят эти предметы. Только не переигрывай, понял?
— Понял, — произнес Кирилл неуверенно. — Это законно?
Впрочем, ответ был ему очевиден. Хозяин нахмурился:
— Ты собираешься торчать здесь до осени?
— Вы хотите сказать, что если я все это выполню, вы простите мне те восемь тысяч?
— Даже позволю разбить еще одну яхту, — ухмыльнулся Другич. — Любую, кроме «Сирены».
Сорокафутовая «Сирена» была его гордостью. Кириллу страшно было подумать, что бы с ним стало, если бы он взял для прогулки в Венецию эту яхту. Наверное, Другич заставил бы его ограбить банк.
— Я согласен, — сказал Кирилл.
— Я и не сомневался.
— А фонарь? — вспомнил Кирилл. — Я должен вернуть им фонарь?
— Заплатишь, сколько попросят. Наличные есть?
— Есть.
— Тогда приступим к перевоплощению…
Кирилл принялся натягивать пальто, но Другич сказал, что пальто он наденет в последнюю очередь. Сначала надо состарить Кирилла лет на десять — пятнадцать. Для этой цели была использована мазь из одного из тюбиков.
— Она долго действует? — спросил Кирилл.
— Столько, сколько надо. После дела вымоешь лицо и смажешь кремом против морщин. По дороге я тебе его куплю. На ночь сделаешь маску. Назавтра все следы исчезнут. Чтобы эта мазь быстрее подействовала, — показывая, где мазать, говорил Другич, — надо бы минут на двадцать сунуть твою голову в морозилку.
— Как это? — опешил Кирилл.
— Шучу… Теперь клей…
Кирилл приклеил бороду, надел парик и пальто. Другич попросил его пройтись по комнате.
— Перед окном не маячь, — предупредил он.
Кажется, его все устраивало. Они обсудили детали и отрепетировали поведение Ки рилла в кафе. Затем Другич отвел его в соседнюю комнату и велел ждать примерно час, — столько времени требовалось, чтобы подействовала мазь. Кроме того, Кириллу надо было привыкнуть к новому образу. Закрыв дверь в комнату на ключ, Другич оставил его одного.
В половине двенадцатого Кирилл вошел в кафе. Его колотило от волнения. «В этом гриме, — сказал ему Другич перед расставанием у гостиницы, — твое волнение будет видно только по глазам. Они уже сейчас у тебя бегают. Но ты не бойся. Запомни, ты волнуешься потому, что тебе могут не вернуть дорогие часы. За три месяца их могли пять раз продать и перепродать».
Внутри не было ни одного посетителя. Заметив клиента, бармен перестал убеждать робота-уборщика в том, что красная плитка на полу вовсе не красная, а испачканная и что к вечеру ее нужно сделать такой же желтой, как и большинство остальных. Он взял полотенце и бокал и принялся тереть их друг о друга так усердно, будто до прихода Кирилла кто-то убедил его в том, что от трения бокал изменит прозрачный цвет на какой-нибудь другой.
Кирилл сказал «добрый день» и заказал двойной бурбон. Во-первых, он хотел унять волнение, во-вторых, считал, что, сделав заказ, он расположит к себе бармена. Тот честно воспользовался мерным стаканчиком, чего бы никогда не сделал во время туристического сезона.
Бурбон придал смелости, и Кирилл заговорил о часах. Слушая его, бармен кивал и продолжал натирать все тот же бокал.
«У меня тогда было туго с деньгами, — рассказывал Кирилл, — были только часы и вот это…»
Для начала он выложил на стойку гвоздь. Бармен покачал головой и ответил, что ему нужно посоветоваться с хозяином. «Разумеется», — согласился Кирилл. Бармен оставил в покое бокал и куда-то ушел. Гвоздь остался лежать на стойке рядом с брошенным полотенцем.
Он нисколько не сомневался, что Кирилл говорит правду, но часы находились в сейфе, а ключи от сейфа были только у владельца кафе, господина Петито. Услышав, что объявился хозяин часов, Петито очень расстроился, но, будучи человеком порядочным, решил вернуть дорогую вещь без лишних разговоров. Впрочем, он потребует себе сотню — двадцать за фонарь и восемьдесят за хранение залога. Он открыл сейф, достал часы и уже собрался было передать их бармену, как вспомнил, что на крышке часов выгравирована какая-то надпись. Петито велел спросить у «того типа», что выгравировано на крышке.
— Там, кажется, по-русски, — сказал бармен, — я не знаю этого языка.
— Но он-то должен знать! — резонно возразил Петито.
Бармен кивнул и вернулся в зал. Но спросить о надписи было не у кого. Незнакомец, потребовавший вернуть свою вещь, лежал на полу лицом вниз. Из спины, под левой лопаткой, торчала ручка ножа для колки льда. Робот-уборщик невозмутимо вытирал алую кровь с желтой плитки.
7
«Шеф чем-то расстроен не по твоей вине», — такую характеристику дала Яна утреннему состоянию Шефа. Не спрашивая подробностей, я прошел к нему в кабинет. Шеф наматывал проволочку на палец. Он соизволил поднять на меня глаза только после того, как я дважды поздравил его с «прошедшими» и «наступающими».
— Что бы это значило, — произнес он задумчиво, — k slozheniju vlipajut ne opahivajut.
— Чего?! — изумился я. — Это вы на каком языке?
— Неужели у меня такое ужасное произношение! — обиделся он.
«О, да!» — подумал я, но вслух этого не сказал.
— Шеф, я, кажется, понял. К сложению влипают не… пардон… куда?
— Не опахивают. Я посмотрел в словаре. «Опахать» означает вспахать землю вокруг чего-нибудь. Яна предположила, что это что-то пифагорейское. Но меня смущает слово «влипают», оно из твоего лексикона.
— Из моей кармы, скорее… Однако, вы правы, вместо «не опахивают» я бы употребил «не расхлебывают» или «не отмазываются».
— Ты подразумеваешь, что там есть тире. Но его нет, в этом вся проблема.
— Непростая проблема, — кивнул я, — вы из-за нее лишили Яну каникул? Про себя я не спрашиваю.
Шеф тяжело вздохнул и принялся разматывать проволоку. Я насчитал пять витков — не слишком хорошо для конца года.
— В Браске убили человека… — начал он, и у меня непроизвольно вырвалось:
— … с гвоздем?!
— А ты откуда знаешь?
— Догадался, — соврал я. — Лия, должно быть, огорчится.
— Не думаю. Это был другой человек с гвоздем.
— Сколько же их на свете… Подробности известны?
— В полном объеме, — ответил Шеф и рассказал, как он попросил Стевана Другича, с которым проработал десять лет бок о бок, найти подходящего человека, чтобы забрать из «Дориды» часы, принадлежавшие ЧГ. Фраза, поставившая Шефа в тупик, была выгравирована на крышке часов.
Я спросил:
— Местной полиции известно, что Кирилл Хинчин работал у Другича?
— Да, поскольку им удалось установить его настоящее имя. Другич, разумеется, сказал, что о визите Кирилла в «Дориду» он ничего не знает. По кредитной карточке, которую он передал Хинчину, его не отследят. Будем надеяться, что не отследят, — оговорился Шеф.
— А что по поводу личности убийцы?
— Ничего. Нож для колки льда взяли с барной стойки. Посторонних следов на нем нет. Нет и свидетелей, которые видели, что бы кто-то входил в кафе в то время, когда произошло убийство.
— У кого-то тоже кончились боеприпасы, — заметил я.
— Принесешь чек, оплачу, — буркнул Шеф недовольно, — что ты узнал о Борисовой?
— Сорок один год, из них полгода, как вдова. Ее покойный муж, Игорь Борисов, был президентом фаонского «Роботроникса», ему принадлежало сорок процентов акций компании и «Дум-клуб». В его смерти нет ничего криминального: в девяносто восемь любой может скончаться после неудачной пересадки искусственного сердца. Большая часть его акций отошла к детям от первых двух жен, «Дум-клуб» целиком достался Изиде, она им управляет и, как говорят, успешно. Живет одна в доме, который также достался ей в наследство от мужа. Детей нет, любовники есть или, во всяком случае, должны быть, — например, Олли Брайт, о котором вы, как пить дать, слышали или даже видели. Увлекается какой-то древней эзотерикой, медитирует и посредничает…
— Между кем и кем? — перебил Шеф.
— Этого я не знаю. Она медиум.
— Ах, в этом смысле… Продолжай.
— Продолжаю. Вернее, продолжу — сегодня же. В полдень мне назначено свидание у нее дома.
— Почему днем?
— Шеф, — взмолился я, — мы всего три дня как знакомы.
— Мне не до шуток, — прикрикнул он.
— Вечером она едет в клуб. Там не дадут спокойно поговорить. К тому же, она сама пригласила. Я не напрашивался.
— О чем ты собираешься с ней говорить?
— Пока я всего лишь журналист, пишущий для «Сектора Фаониссимо» о фаонских развлечениях. Если мне удастся произвести благоприятное впечатление, то я стану своим человеком в ее клубе. Когда получу доступ в клуб, осмотрю все терминалы и узнаю, кто навел Филби на Лию.
— Пустая затея, — отмахнулся Шеф, — я не отговариваю, но прошу — не переусердствуй.
— Шеф, вам достаточно приказать, и я оставлю Изиду с носом.
— Боюсь, ты мне этого не простишь.
Если Шеф и боялся чего-либо, то только не этого. Указав ему на неискренность, я удалился.