День был совершенно будний, время вполне рабочее, в редакции должны работать. Открываю дверь с табличкой «Журнал Юность». Иду по пустому полутемному коридору, упираюсь в дверь, на которой прикноплена бумажка: «ПЫЛЕСОС». То, что надо!
Тихонько стучу (не знаю, как у них принято). Нет ответа. Слгка толкаю дверь, просовываюсь:
— Можно? Здрасте…
Тут замечаю: спиной ко мне сидит кто-то, за столом, что-то пишет. Видимо, сотрудник. Повернулся:
— А-а, здравствуйте. Заходите. Так тихо вошли, я и не услышал. Слушаю.
Я обалдел: на меня смотрел сам… Арканов! Живой. Аркадий Арканов. Надо же! Прямо вылитый. Как в телевизоре. И такой же мрачный…
— Вы. — говорю, — Аркадий Арканов?
— Да. — говорит. — А вы?
— А я — нет… То есть, извините, я… — В общем, вспомнил, назвал себя.
— Ясно. У нас отдел юмора. Вы поняли?
— Да. «Пылесос». Там написано. Я — к вам. Вот принёс кое-что. Тут три рассказика. Не посмотрите?
— Конечно, давайте посмотрю.
— Когда придти?
— А сейчас вы спешите? Если нет, присядьте вот тут. Сейчас прочту и всё решим.
Сел. Стараюсь на него не смотреть, хотя и хочется видеть реакцию. Но — чтоб не смущать. Пусть внимательно читает.
Минут через десять поворачивается ко мне. С тем же мрачным лицом:
— А чего, — говорит. — По-моему, смешно. И этот — очень даже симпатично. Вот эти два буду предлагать редколлегии в номер. Не возражаете?
— Я, что ли?.. Против чего?
— Ну, что не все три, а эти два. Не против?
— Да что вы! Спасибо. Очень рад буду, если…
Тут открылась дверь, и без всякого стука вошёл… Витя Славкин! Как к себе домой. Свой он тут, значит. А мы ж с ним хорошо знакомы.
— О, Гриша! Привет. Чего-то принёс, старик?
Я растерялся: Славкин тут свой человек, а я…
— Вить, ты знаешь, — говорит ему Арканов, — а Григорий принёс, по-моему, два смешных рассказа. Один мужик пришёл в парикмахерскую…
И — с ума сойти! — А р к а н о в (!?) стал пересказывать Славкину моё немудрящее сочинение!
Вот это:
В очереди
У меня сломалась электробритва. Чинить её не было времени. Я зашёл в парикмахерскую побриться.
— Кто последний? — спросил я у лысого человека в тенниске.
— Вообще-то я, но за мной кто-то занимал. Сказал, что скоро придёт. И за ним ещё двое: один в сберкассе, другой… Забыл, где другой. Вот… А пока, значит, я.
Я подсел к тенниске.
— Так сейчас вы пойдёте?
— Не совсем. Передо мной ещё такой в зелёном пиджаке стоял. Перед зелёным — розовая рубашка, побежал в поликлинику. Розовая — за молодым человеком с портфелем, который сейчас вернётся. Тот — за тюбетейкой. А потом уж я. Неудобно как-то лезть без очереди…
Кроме нас с ним никого в зале не было.
Минут через десять пришёл ещё один. Мне:
— Вы последний?
— Я.
— Я за вами.
Немного посидел, посмотрел на часы:
— Вы знаете… мне надо бы заскочить на рынок. А то закроют… Предупредите, пожалуйста, что я за вами.
Ушёл. Вошёл ещё один. Опять ко мне:
— Кто последний?
— Я — говорю я, — но за мной, правда, уже заняли. Ушли на рынок.
— Ничего, я запомню. А пока, значит, я за вами? Хорошо… Скажите, а вы не сможете предупредить того, кто за вами и ушёл на рынок, что я сбегаю в магазин и скоро вернусь?
Убежал. Когда пришёл ещё один, рыжий такой, я сказал, что пока пусть последний я. А вообще он должен иметь в виду, что за мной занимал один товарищ, ушедший на рынок, и товарищ, побежавший в магазин. Так что он скорее не за ними, а за мной…
Рыжий, наверное, подумал: «А я что, рыжий?» — и сказал вслух:
— Вы не будете ли так любезны, не предупредите ли тех, кто будет за вами, что они не за вами, а за мной?.. А я схожу в мастерскую за туфлями.
За рыжим вошёл брюнет и побежал выпить соку за угол. Потом зашло и вышло ещё шесть человек (я считал). Последний сказал, чтобы я всех предупредил, а ему некогда сидеть здесь, он пошёл домой. Когда подойдёт очередь, вот его домашний телефон…
А я лихорадочно запоминал, кто занимал и куда ушёл… «Этот на рынок, за ним — в магазин, потом — в тельняшке, за тельняшкой — рыжий, за рыжим…».
Я вздрогнул.