— А вы, жиды, расслабились, да? Так я вам покажу! Всех выпру отсюда к е… матери! Куда ж вы денетесь? Ценить надо, что я вас пригрел тут, на анкету не посмотрел, еще и деньги плачу… Кто ж вас таких возьмет-то, усекаете? С голоду помрёте, е… вашу мать! Вон отсюда, работайте!
Я, надо признать, впервые столкнулся с такими методами руководства, тем более в редакции журнала. А угроз по поводу еврейства слышал с тех пор в свой адрес от начальника-еврея чуть ли не каждый день. И каждый раз его разносный монолог завершался одним и тем же убедительным тезисом:
— Да куда ж ты от меня денешься? Какой же отдел кадров тебя, беспартийного еврэя, пропустит?!
На этом беспроигрышном аргументе держал в редакции самых нужных ему — на самом деле самых квалифицированных, работящих и бессловесных — сотрудников. В том числе — до некоторых пор — и меня…
Но настал момент, когда мне все это уже порядком надоело. Этот момент назывался горбачевской перестройкой, когда атмосфера в стране, казалось, стала меняться. В самом ее начале мне предложили перейти в «Крокодил»: подошла, видать, моя очередь. А может, к тому времени «процент» и «перебор» постепенно становились уже не столь определяющими, и работника при приеме на работу стали оценивать больше по его способностям, чем по анкете. И я, не раздумывая, покинул научно-техническую редакцию с ее сумасшедшим главным редактором — матерщинником и перешел в самый главный и все ещё единственный сатирический журнал страны, еще Советского Союза, формально остававшийся ещё изданием ЦК КПСС.
И на какое-то время я совершенно забыл и о своей ущербности, и о «проценте», и о связанных с ними проблемах. Весьма успешно трудился несколько лет в «Крокодиле» (от спец-корреспондента дошел до должности завотделом экономики, а потом даже — причем, ясное дело, после соответствующего утверждения в ЦК КПСС — стал первым в истории сатирического журнала его парламентским корреспондентом, т. е. работал аккредитованным журналистом на всех съездах народных депутатов и т. д.), а затем, после августовского (1991 года) путча перешел в только что основанный, резко оппозиционный еженедельник «Столица», тоже на должность парламентского обозревателя. Печатал в этом и других изданиях свои критические статьи и довольно хлёсткие фельетоны и репортажи из Верховного Совета СССР и России, потом из российской Госдумы и московской мэрии — о кознях коммунистов, жириновцев и прочих «мандатоносцах».
Тут-то и кончились мои радужные ощущения по поводу перестройки и вообще наступления новой жизни, свободной от шовинизма, национализма и, прежде всего, антисемитизма в современной России. Достаточно вспомнить о громогласно выражавшихся «точках зрения» таких деятелей, как Васильев с его обществом «Память», как генерал Макашов, как все громче о себе заявлявшие неофашисты и прочее отребье (все они, в том числе и депутаты — народные избранники публично и не скрывали своего отношения к евреям; так, например, Василий Шандыбин — был такой депутат-коммунист — предварил моё с ним интервью таким вступлением: «А вы, кстати, не еврей? А то я к евреям не очень…»). Вспоминаю характерный эпизод: генерал Филатов, в то время пресс-секретарь Жириновского (напомню, это тот самый генерал Филатов, который до распада СССР был главным редактором скандально знаменитого «Военно-исторического журнала» Министерства обороны, в коем опубликовал отрывки из гитлеровской «Майн камф»), на пресс-конференциях Владимира Вольфовича то и дело подсказывал вождю еврейские фамилии, имена и отчества — часто им самим придуманные — членов российского правительства, подстрекая В.В.Ж. на монологи о засилье агентов Израиля в верхушке русского государства… После очередного моего фельетона о нем в журнале «Столица» генерал Филатов, бросил мне в зал:
— А с вами, Крошин, все ясно…
Смех в зале.
— Можете, конечно, смеяться пока что… Но посмотрим, господин Крошин, как вы будете смеяться, когда мы придем к власти…
А лидеру коммунистов Зюганову тоже не давали покоя эти инородцы. Он делился с журналистами:
«Мне грустно смотреть телевизор: всё только комик Хазанов или пародист Иванов. Где русские?!..»
…Все эти персонажи моих публикаций стали очень активничать по отношению ко мне и моей семье: дурными голосами звонили в мою квартиру по домашнему телефону, угрожали всякими расправами, сообщая при этом, что прекрасно знают, где я живу и где работают мои дети… Все чаще в трубке слышалось: «Ну, что, жиды, вы еще не в Израиле? Всем сионистам нет места на русской земле. Убирайтесь подобру — поздорову». Звонками дело не ограничивалось: то и дело наши домашние двери оказывались размалеванными антисемитскими надписями вперемешку с матом. Поскольку основной удар этих действий принимала на себя жена (я в это время, как правило, был на службе), ситуация становилась угрожающей. И продолжалась она в течение нескольких лет, становясь со временем все хуже и опасней. Мы с женой поняли, что ждать улучшения от «новой жизни» нам не приходится, и, спасаясь от нараставшего российского бытового антисемитизма, решились на переезд в демократическую страну Германию.