В девять Роберт Феликсович приезжает домой. Значит, пока я могу поставить машину на его место, тем самым перекрывая выезд Амурскому.
Нет, не тигру, как вы могли бы подумать (вот это каламбур, правда?), а Севе Амурскому. Точнее, уже не Севе, а Всеволоду. Он теперь у нас важная шишка. Хоккеист, подающий большие надежды. В самом расцвете сил. О нем писали в газетах, которыми я застилала стол, чистя рыбу. О нем говорили по радио, когда я ехала в машине на работу. О нем восхищенно шептались одноклассники на встрече выпускников год тому назад.
Я к хоккею была равнодушна, а к Амурскому питала глубокую неприязнь, за придуманную обидную кличку в школе и вырванные годы.
Пампушка.
Дурацкое прозвище сопровождало меня всю жизнь, несмотря на то, что пампушкой я переслала быть на первом курсе университета.
Амурский вообще был тем ещё шутником и задирой, поэтому пусть помучается гаденыш, если куда-то намылится.
Злорадно ухмыльнувшись, паркуюсь, выхожу из машины и от досады бью носком ботинка по колесу чёрного джипа, предоставляя на его месте рожу своего соседа.
Тот назло начинает верещать.
Проклятье, сигнализация!
Первый порыв — спрятаться. Зарыть голову в песок, точно страус. И не важно, что на самом деле страусы так не делают. Однако я заставляю себя расправить плечи, состроить невозмутимую мину и подойти к багажнику своей старенькой шкоды.
Она видала лучшие времена, но была на ходу и мало жрала бензина. Именно поэтому я ее не меняла. Ну и ещё, потому что все сбережения вбухала в ремонт. Новая машина банально была мне не по карману.
Да, возможно моя старушка была излишне капризна. Например, не хотела заводиться на холоде, часто перегревалась и закипала, но и это в сто разы лучше общественного транспорта, согласитесь!
Открыв багажник, достаю пакеты с едой и закрываю его. Только после этого сигнализация перестает визжать.
— Эй, пампушка!
Поднимаю глаза и замечаю соседа в окне. Хочется показать ему неприличный жест, но я держу в себе этот неуместный порыв. Мы же уже не в школе, в самом деле!
— Ты, что пнула моего тигра?
Тигра? Он про этот катафалк, что ли?
— Ты, что снова занял мое место? — парирую, косясь на Амурского.
Он стоит в окне по пояс обнаженный, а может и полностью нагой. К счастью, окна у нас не панорамные и мне не видны его причиндалы.
— Соскучилась? — кокетливо подмигивает. — Мое предложение не имеет срока годности.
— В восемьдесят жди меня с виагрой, — кричу в ответ, а затем бормочу себе под нос, — не приведи господь. Лечись потом от холеры какой…
Он хрипло смеётся, а после хмурится, словно чем-то озадачен.
— Постой, разве ты не дома?
Теперь он выглядит по-настоящему ошарашенным. Что с этим парнем не так, мать вашу? Очевидно, ему часто прилетает шайбой по голове.
Оставляю без ответа этот странный вопрос и, подойдя к подъезду, открываю дверь. Поднявшись на лифте на четвертый этаж, выхожу и направляюсь к своей квартире под номером тринадцать.
Номер квартиры многообещающий, но, к счастью, я не отличаюсь особым суеверием. В отличие от моей бабули, которую чуть удар не хватил, когда она пришла в гости. Мне же действительно было все равно. На квартиру я копила несколько лет, с нетерпением ждала сдачи дома, а затем еще полгода делала ремонт. Даже если бы на ней было написано «вход в преисподнюю», я бы все равно сюда переехала. И если бы понадобилось, выгнала бы всех чертей взашей.
Поставив пакеты, открываю сумочку и роюсь в поисках ключей. Как назло, мне попадается под руку все, но только не они. Тут и фантики от моих любимых барбарисок, жвачка, чеки. Много чеков. На кой черт они мне?
Достав один, читаю. Чек на покупку кофе. Несколько месяцев назад. Хмыкаю, комкаю и сую в карман пальто. Пусть теперь там пылится.
Боже, сколько же у меня барахла…
Нет, это определенно нужно разобрать. Салфетки, антисептик, дезик, крем, бальзам для губ… В общем, стандартный набор — барахольщицы обыкновенной.
Аллилуйя!
В самом низу, под кошельком достаю ключи, вставляю в замок и проворачиваю два раза.
Счастливо улыбаясь, подхватываю пакеты и захожу в квартиру.
Я не сразу замечаю, стоящие возле обувной полки, кеды. А стоило бы. Возможно, тогда бы моя психика не пострадала. А мои глаза не увидели то, что увидели. И мне бы не хотелось сделать себе трепанацию черепа, чтобы стереть из памяти увиденное. Но обо всем по порядку…
Вот я радостная скидываю пальто и туфли, подхватываю пакет, сую ноги в свои тапочки и, ни о чем не подозревая, кричу:
— Милый! Я дома!