Эванджелина решительно остановила разгулявшуюся фантазию. Не следует даже думать об этом. По крайней мере сейчас, когда многое поставлено на карту. У нее будет достаточно времени на сожаления и на глупые мечты, когда она останется в одиночестве в своем доме в Генте. Она задула свечу и остальную часть пути наверх проделала в темноте. Проходя мимо спальни Майкла, Эви остановилась и открыла дверь.
Мальчик разметался на простынях, а одеяло было давно сброшено на пол. Сквозь широко распахнутое окно в спальню проникал призрачный лунный свет. В этом слабом освещении поблескивали белокурые волосы Майкла. На его лице было такое милое выражение, что Эванджелина тут же поклялась ни за что не допустить, чтобы что-нибудь нарушило эту безмятежность.
Жизнь — жестокая штука, и Эванджелина не питала иллюзий относительно того, что не сможет оградить Майкла от ее грубых реальностей, когда он станет молодым человеком. Тем не менее она не позволит, чтобы этого мирно спящего малыша, которого она любила как собственное дитя и о котором обещала заботиться, научили считать себя лучше, чем другие, потому лишь, что у него в жилах течет другая кровь. И она не допустит, чтобы его оторвали от семьи. Эванджелина дала слово и сдержит его любой ценой. А главное, она любит его и умрет, если потеряет.
Годфри Мур, барон Крэнем, ясно почувствовал, как над ним пролетел ангел смерти, обдав тело могильным холодом. Он не сомневался, что это конец. С чувством обреченности он вынул украшенный резьбой дуэльный пистолет из бархатного гнездышка и взвесил его на ладони. Потом он передал его Генри Карстерсу, чтобы тот осмотрел и зарядил его. На другом конце поляны его второй секундант, Эдвин Уилкинс, стоял рядом с элегантным лордом Линденом, обсуждая расстояние. По правде говоря, Крэнему с трудом удалось раздобыть секундантов для этой утренней дуэли. Он слишком поздно понял, что участвовать в дуэли на стороне противника Рэннока желающих мало.
А он сам вызвал на дуэль Рэннока! Рядом с ним майор Уинтроп, мрачно улыбаясь, захлопнул шкатулку из красного дерева с гербом Армстронгов на крышке, что заставило Крэнема еще явственнее ощутить ужас происходящего. С какой это стати он так распетушился, что отклонился от своего хорошо продуманного плана?
Он вовсе не собирался раскрывать свой план мести за смерть Сесили. Сначала Крэнем применил более тонкую тактику. Он попытался заручиться поддержкой дядюшки Сесили, но не добился ничего. Лорд Хауэлл упорно отказывался встретиться с ним. А когда Крэнему наконец удалось поймать барона в клубе, тот побелел как смерть и наотрез отказался выслушать его, повторяя, что боится гнева Рэннока.
Он без особого труда соблазнил любовницу Рэннока, но это оказалось пустой тратой времени. Потратив на это три недели и шесть сотен фунтов, Крэнем пришел к выводу, что остался без гроша, но так и не добился ничего, что могло бы способствовать осуществления плана мести. Антуанетта Фонтэйн не сообщила ему никакой полезной информации, а лишь без конца болтала о том, какие позиции предпочитает Рэннок, занимаясь любовью, и какого огромного размера у него то, что необходимо в этом деле в первую очередь. Такое однообразие тематики ее болтовни его быстро утомило. Но чашу его терпения переполнил отвратительный характер и бесконечное пьянство этой женщины.
А потом Рэннок вообще исчез с горизонта. Каждый вечер Крэнем рыскал по всяким злачным местам Лондона, поджидая его появления, но Рэннок не появлялся. Где этот сукин сын находился, никто не знал, да, кажется, и знать не хотел, потому что Рэннок не был любимчиком общества. Маркиз не появлялся даже в клубе «Брукс», членом которого посчастливилось стать Крэнему. Но если бы его покойный дедушка, предыдущий барон Крэнем, не был членом этого клуба, ему наверняка отказали бы. Однако теперь, несмотря на то что его высокомерный предок с голубой кровью не признавал его существования, не говоря уже о том, чтобы начертать его имя на фамильном древе, эксклюзивный лондонский клуб принял его в свои члены, потому что Крэнем заполучил титул. Удивительно, как много можно сделать с помощью изготовленного из мангового дерева ящичка с не облагаемым налогом индийским опиумом, презентованного нужному человеку в нужное время.
Хруст гравия под колесами экипажа подсказал, что приехал несколько запоздавший врач. Карстерсу удалось уговорить какого-то несчастного костоправа буквально в последнюю минуту, поэтому тот приехал, опоздав почти на полчаса. Эта неожиданная задержка совершенно деморализовала Крэнема, тогда как Рэннок с приятелями расстелили под дубом одеяло и принялись не спеша играть в вист. Одного этого было достаточно, чтобы Крэнему захотелось убить его.
Он видел, как Карстерс кивнул майору Уинтропу. Пора. Возможно, ему удастся убить его. Черт возьми, он должен его убить! Крэнем ощутил тяжесть холодного пистолета в своей руке. Несмотря на свой гнев, он не мог побороть охватившую его панику. Что за глупость такая!
Нет, какая уж тут глупость. Он увидел, как Рэннок неторопливо направляется к нему, и сердце у него бешено заколотилось. Господи, какой же он высокий, этот мерзавец! Уголком глаза он видел, как противник поднял руку. У Крэнема сердце ушло в пятки, а когда он попытался сделать глубокий вдох, то почувствовал лишь запах табака и одеколона Эллиота, но не заметил в нем ни малейшего страха. Раздалась команда расходиться, и, к его великому удивлению, ноги смогли передвигаться.
По слухам, Рэннок был самым метким стрелком во всем королевстве и всегда побеждал на дуэлях. Говорили, что однажды, когда один ирландец донял его своей наглостью, он прострелил навылет его сердце. Наверняка Рэннок воспользуется возможностью прострелить и его сердце. Ему не на что надеяться. Выход один: не ждать. Повернуться и выстрелить. Да, сию же минуту.
Рассчитав время, Крэнем круто повернулся на каблуках как раз в тот момент, когда начал поворачиваться и Рэннок. Прицелившись ему в плечо, Крэнем чуть опустил пистолет и немедленно выстрелил. Отдача от выстрела была так сильна, что у него чуть не сломались кости запястья. Клочки черного тонкого сукна взлетели в воздух. Попал! Черт возьми, он наверняка не промахнулся! Однако Эллиот стоял как ни в чем не бывало и смотрел ему прямо в лицо. Крэнем с ужасом наблюдал, как пистолет противника с мучительной медлительностью опускался вниз, пока не нацелился прямо в его сердце. Рука Рэннока не дрожала, только тубы тронула горькая улыбка. Крэнем, замерев, наблюдал, как дуло пистолета опустилось еще ниже. Он слышал звук взводимого курка, а выстрел прозвучал еще более оглушительно, чем его собственный.
— Боже милосердный! — простонал Крэнем. — Я ранен! Уилкинс и врач бросились к нему.
Склонившись над Крэнемом, Уилкинс выругался.
— Заткнитесь, Крэнем! Что толкнуло вас на столь бесчестный поступок? Он имел полное право убить вас за это! — проворчал лорд Генри Карстерс, стягивая с него сапог.
Крэнем удивленно взглянул на Карстерса.
— Он и хотел убить меня, придурок вы этакий! Он чуть не отстрелил мне яйца!
Уилкинс снова выругался, поднялся на ноги и отошел в сторону. Врач уже вытащил хирургические ножницы и принялся молча очищать рану от ткани брюк. Открылась длинная царапина, из которой сочилась кровь, скатываясь по внутренней стороне бедра.
— Видите? — плаксиво произнес Крэнем. — Этот мерзавец хотел кастрировать меня!