Эллиот ждал ее у алтаря. Рядом с ним стоял Гас. больше никого не было: ни друга, ни какого-нибудь родственника. Интересно почему? Неужели Рэннок действительно такой дурной человек, что у него нет друзей? И родственников? Ей стало страшно. Что она о нем знает? У него есть дочь… Зоя. И дядюшка… кажется, Хью? И мать, вдова, но где же все они? Кому она вручает свою жизнь? Совершенно незнакомому человеку.
Сомнения и страх овладели Эванджелиной с новой силой. У нее подкосились ноги. И вдруг она почувствовала, как сильная рука Эллиота взяла ее под локоть и поддержала.
— Дыши глубже! — приказал он тихо, глядя на нее с непроницаемым выражением лица.
В этот момент Эванджелина явственно ощутила, как воздух вновь наполнил легкие. Эллиот вздохнул с облегчением. Как будто получив приказ, священник раскрыл требник и начал церемонию. Эванджелина почти не помнила, что происходило дальше, очнувшись лишь тогда, когда присутствующие замерли в ожидании. Уинни делала ей какие-то знаки. У Эллиота были плотно сжаты губы, на виске едва заметно билась жилка. Она что-то сделала не так? Наконец он просто взял правой рукой ее левую руку и надел на палец кольцо с сапфирами. Затем она с трудом произнесла слова клятвы и взглянула ему в лицо, осознав вдруг всю серьезность того, что совершила. Он тоже взглянул на нее, и самоуверенность на его лице на мгновение сменилась неуверенностью.
Пробормотав еще несколько слов, священник захлопнул требник и жестом предложил им скрепить слова клятвы поцелуем. Эллиот прикоснулся к ней прохладными губами, шепнув при этом: «Крепись! « Эванджелина одарила его в ответ неуверенной улыбкой. Итак, дело сделано. Она теперь принадлежит Эллиоту перед Богом и должна приложить все усилия, чтобы брак был счастливым.
Вместе с Эллиотом они вышли на улицу, где продолжал лить дождь. Кто-то — возможно, один из отсутствующих родственников Эллиота — позаботился о том, чтобы прислать за ними из Лондона огромную дорожную карету. Вид элегантного экипажа с гербом Армстронгов на дверце вызвал настоящий ажиотаж в маленькой эссекской деревушке. Прикрывая невесту от дождя, он быстро пробежал вместе с ней до кареты, помог сесть и сам уселся на противоположное сиденье. Потом, фамильярно положив руку на колено Эванджелины, он выглянул из окна, проследив, как Уинни усаживается в четырехместную коляску Питера. Прикосновение Эллиота сквозь ткань согревало кожу Эванджелины. А снаружи бушевала настоящая буря, и дождь отчаянно выбивал дробь по крыше кареты.
— Н-но! — крикнул кучер Эллиота, и карета тронулась. Эванджелина взглянула на мужа и робко погладила его руку. Эллиот опустил занавески, с благодарностью взглянув на нее, как будто этот простой жест был ему очень нужен. Потом, пересадив ее к себе на колени, положил на свое плечо ее голову. Некоторое время спустя он неуверенно сказал:
— Я действительно боялся, что ты откажешь мне, Эви. — Он поцеловал ее в волосы на виске. — Мне даже показалось, что ты сбежишь из церкви и исчезнешь из моей жизни. Или откажешься надеть мое кольцо. Я бы этого не вынес.
Эванджелина не знала, что на это ответить. Подчиняясь импульсу, она прикоснулась губами к его подбородку. Вдыхая теплый аромат кожи, Эллиот резко втянул воздух и, чуть слышно застонав, прикоснулся губами к ее губам. Эванджелина потянулась ему навстречу, обняв одной рукой за шею. Эллиот ответил страстным поцелуем, Эванджелина даже замурлыкала от удовольствия. Она приложила ладонь к его груди и с радостным волнением ощутила учащенные, гулкие удары его сердца.
Каким бы ни был этот человек, какие бы грехи ему ни приписывали в прошлом, она испытывала к нему сильное чувственное влечение. Она лишь надеялась, что это будет достаточно прочной основой для будущей семейной жизни. Забыв обо всем, она позволила его ласкам рассеять сомнения, чего не удалось сделать с помощью слов. Потом ее пальцы игриво скользнули под пояс его брюк, и Эллиот застонал. Эванджелина решила, что на данный момент она, пожалуй, позволит себе такую роскошь и будет считать себя самой счастливой женщиной на земле.
Уже темнело, когда вереница экипажей и повозок, груженных багажом, проехала по улицам Лондона, прогрохотала по мосту через реку и наконец добралась до Ричмонда. Немедленно развернулась бурная деятельность, которой в основном руководила Эванджелина: высадили детей, разгрузили багаж. Потом их приветствовали выстроившиеся в ряд слуги. Группа служанок отправилась укладывать спать детей, следом за ними лакеи тащили дорожные сундуки.
Эванджелине казалось, что этот день никогда не кончится и, несмотря на неоднократные приказания Эллиота отправляться в постель, она побаивалась, что придется встретить рассвет в подвенечном платье. Наконец она вздохнула с облегчением, оставшись одна, и буквально рухнула на диван в гостиной со стаканчиком вина в руке.
Эллиот, приказав ей отдыхать, отправился на поиски своего дядюшки Хью, который, очевидно, все-таки существовал на самом деле, однако принципиально избегал посещать церковь вообще и церемонии бракосочетания в частности. Дети уже уснули, и в доме наконец все затихло. Эванджелина обвела взглядом элегантно меблированную комнату. Четыре окна с нарядными шторами выходили на ухоженный газон, спускавшийся к Темзе. Стены комнаты были оклеены светло-желтыми обоями, а турецкий ковер на полу был по карману разве что какому-нибудь султану. Страт-Хаус имел внушительные размеры, но это не пугало Эванджелину, которая привыкла управлять большими, зачастую нескладными хозяйствами с тех пор, как умерла ее мать.
За два дня до церемонии бракосочетания Эванджелина заявила Эллиоту, что дети поедут с ними в Ричмонд. В Чатеме должны были остаться только Уинни с Гасом, которому нужно было заниматься, чтобы вернуться в школу на Михайлов триместр. К ее удивлению, Эллиот с радостью согласился и немедленно заручился поддержкой каждого, чтобы помочь Зое вписаться в жизнь семьи.
Эванджелина попыталась расслабиться. Поставив на столик стакан с вином, она сбросила с ног туфельки без задников и, подобрав ноги под юбки, положила голову на мягкий подлокотник кресла. Оглядев комнату под этим новым углом, она заметила вдруг кое-что такое, что немедленно привлекло ее внимание.
На слабо освещенной стене слева от дивана висела большая картина, вставленная в резную позолоченную раму искусной работы. О стоимости такой великолепной рамы Эванджелина могла лишь догадываться, тогда как цену, уплаченную маркизом Рэнноком за картину, она знала с точностью до пенса. По всей видимости, рама обошлась хозяину значительно дороже.
Эванджелина даже рот открыла от удивления — ведь это была ее работа! Она-то знала, что из всех ее полотен «Гибель Леопольда» является самой лучшей, ее шедевром, венчающим долгие годы напряженной учебы. Эванджелина даже огорчилась, когда Питеру удалось продать картину, несмотря на то что она запросила слишком высокую цену в тайной надежде отпугнуть покупателя. Но покупатель, пожелавший остаться неизвестным, заплатил за картину золотом и увез ее в неизвестном направлении. В то время ее это немало озадачило.
Пока Эванджелина, рассматривая картину, оказавшуюся на стене гостиной ее мужа, размышляла о превратностях судьбы, в приоткрытую дверь осторожно постучали. Круглолицая служанка, которую, насколько могла запомнить Эванджелина, звали Труди, робко вошла и, сделав книксен, окинула взглядом комнату.
— Прошу прощения, миледи, но милорд разрешил привести к нему Зою. Она слишком возбуждена и никак не может заснуть.
Из-за накрахмаленных юбок Труди выглянуло личико девочки в ночном чепчике.
Эванджелина встала и торопливо подошла к двери.
— Неудивительно, что ей не спится. После всей этой суеты мне тоже не хочется спать.