Говорю:
— Я проголодалась.
Вижу, что он опешил от моего заявления.
Продолжаю наступать:
— Где здесь скамеечка?
— Зачем тебе?
— Сядем, выпьем, закусим и поговорим.
— Скамейка вон там… Гораздо выше.
Я обрадовалась, что мы продвинемся «гораздо выше».
— Пойдем, — обратилась я к нему на «ты».
Стали подниматься.
Я заметила:
— Трудное это занятие идти вверх по древним ступенькам. — Я старалась говорить спокойно и даже весело.
Стало как-то легче подниматься. И на душе стало легче. Обернулась, посмотрела вниз — высокую гору преодолела, но где же коней бесконечным ступенькам? Спрашивать не стала. Вижу скамейку. Совсем она древняя — вот-вот рухнет..
Мне ничего не оставалось, как вынуть из пакета газету, положить на нее бутерброды. Достала коньяк и стаканчик.
— Какая ты, однако, запасливая.
Подала ему коньяк, предложила бутерброды.
— Ну надо же — чудесный вечер получается, — сказал он, — за нашу встречу в этот чудесный вечер!
Я мысленно попросила: «Господи! Помоги мне!»
Он оживился, выпив коньяк.
Я разглядела его. Он был нормальной наружности и хорошего роста. Казалось, у него не должно быть комплекса неполноценности. Отчего же он бродит один в этом заброшенном парке и пугает случайных прохожих?
Чтобы нарезать лимон, он вынул нож. Я запомнила ручку ножа: прозрачная, а внутри как бы плавает голая женщина, довольно упитанная.
— Сам сделал?
Он кивнул головой.
Нарезал лимон потом ловко повернул нож, и лезвие молниеносно исчезло. Взял у меня коньяк и снова разлил в стаканчики.
— Ты прости меня. Неправду сказал. Не Сережа я, а Саша.
— Правда?
— Да. Александр Андреевич я… Там… внизу, на берегу Волги у меня дом был. Однажды прихожу с работы раньше обычного, намного раньше, а в постели кувыркаются моя жена и мой друг. Вот такие пироги. Я ненавижу баб.
— Тогда пойдем от греха подальше. Не буду я тебя раздражать.
— Нет. Подожди.
И тяжело задумался.
— Как же быть?
Он полез в карман и достал нож.
Я пролепетала:
— Говоришь, что не любишь женщин, а у самого в рукоятке вон какая плавает.
— Она не плавает, а давно утонула, — тихо объяснил он мне.
Чувствую, что мне становится плохо — сердце то замирает, то выпрыгивает, прямо-таки рвется наружу.
Я как закричу:
— Пробежишь ступенек двадцать, не отдыхая?
Он вдруг развеселился. Переложил нож в другой карман и тоже крикнул:
— Смотри!
Он легко подпрыгивал и поднимался выше и выше.
Я быстро все собрала и стала тоже продвигаться наверх.
— Все! Двадцать! — он широко улыбался. — Осторожнее, не упади, — позаботился обо мне.
Наконец, из последних сил, я добралась до него, стараясь не показывать своей усталости.
— Мне давно не было так хорошо! — торжествовал он.
Взял у меня пакет, достал остатки еды.
— Мне давно никто не верит. Почти все боятся меня. А ты поверила. Спасибо. Пусть все будет отныне хорошо! — предложил он тост.
— Саша, я сегодня должна улететь в Москву. Пусть будет все хорошо, но я больше не буду пить коньяк.
Он добавил мой коньяк к своему, залпом выпил и сразу же заметно охмелел.
— Пойдем, Саша. Стемнело совсем.
— Сейчас тебе будет легко подниматься, — он встал сзади меня. — Только ты не стесняйся…
Он обхватил меня ниже талии и крикнул:
— Ну! Помчались!
Действительно, очень легко я пробежала с его помощью оставшиеся ступеньки.
Он устал, но не переставал смеяться.
Я увидела «небоскреб» — гостиницу «Венец» и перевела дух.
— Спасибо, Саша. Оставь пакет себе.
Он с удовольствием взял пакет.
Надо было тут же бежать, но я не сделала ни шагу.
И вдруг он наклонился, поднял меня на руки и вместе со мной стал быстро переходить улицу.
Он неожиданности я не успела даже пикнуть.
В один миг мы очутились в каком-то небольшом дворе. Он поставил меня вплотную к стенке красного кирпича, прислонился ко мне. За его спиной стояла огромная серебристая машина, на которой синими буквами было написано: «Болгария».
Он не отпускал меня, крепко прижав своим телом к стене. С трудом переводил дыхание.
Бесполезно было что-либо говорить.
Двор был похож на большой балкон, замкнутый со всех сторон. Впереди он упирался в балюстраду, а там, внизу, была центральная площадь с красивыми газонами, Ленинским комплексом и моей гостиницей.
Я не двигалась. Молчала.
Он распахнул мою куртку и свою. Нашел молнию на моих брюках и резким движением расстегнул ее.