С другой стороны, Марьин дает такие показания:
— Жданько мог играть в игры со смертью.
Как это понять?
Его переспрашивают. Он добавляет:
— Жданько играл в жизни до определенного предела.
Судья откровенно вздыхает.
Дурдом, а не процесс.
И совсем не надо было говорить Марьину, что Стас не религиозен.
Стас, конечно, был верующий.
На ночь он всегда читал молитву. В ней просил Господа: «Дай, Бог, здоровья моей матушке, отцу, мне, Валене и дружку моему — Воробью».
Воробьев Юра — артист Театра сатиры. Стас и Юра вместе учились у Юрия Васильевича Катина-Ярцева в Щукинском училище. А когда-то Стас начинал учиться в Школе-студии МХАТ.
Мой адвокат спросила Марьина:
— Из-за какого проступка Стаса Жданько выгнали из Школы-студии МХАТ?
Марьин стал рассматривать потолок, затем повел глазами далеко в сторону, а потом долго искал что-то на полу.
Вместо ответа прозвучало нечто неопределенное и невнятное.
Получается, что мой адвокат, организуя защиту мне, находит в Стасе негативное. Задается Марьину вопрос о ноже, от которого и погиб Стас.
Марьин растерянно рассказывает:
— Мы купили этот нож в «Новоарбатском» гастрономе. Вышли на улицу. У нас было хорошее настроение, и мы решили посмотреть реакцию людей на нож. Стас взял в руку нож, лезвие было повернуто в толпу.
Брови моей судьи взлетели вверх…
Да… после показаний Марьина надо сворачивать заседание.
Окончился допрос тем, что Марьин сказал:
— Я был у них в первых числах апреля. Малявина приготовила обед, и я сказал: «У Вали дома, как на даче».
Судья стала нервно перекладывать с места на место многочисленные бумаги и папки. Ничего похожего у моей опытной судьи наверняка не было.
Как строить обвинение? На каких фактах?
Я полагала, что следующее заседание будет через день.
Охрана молча провожает меня из зала суда вниз, в бокс.
Я очень хочу пить. Дали водички.
Вздыхают:
— Ну и дела!
Закрыли входную дверь на ключ и разрешили не входить в морозильник, а постоять у двери бокса.
Кто-то громко стучит в дверь, пришлось нырнуть в холодильник, чтобы не подвести охрану.
За дверью бранятся, требуют пустить.
— Нельзя! Уйдите отсюда! — приказывает конвоир.
Резкий стук продолжается.
Конвоир открыл дверь и послал куда подальше того, кто стучал. Открыл мой бокс.
— Это Гулая. Наши ребята много раз слышали, что она очень плохо о тебе говорит в коридорах во время перерыва. Гони ты ее из зала.
Я прощаю Инне Гулая почти все.
Во-первых, я люблю ее и жалею, во-вторых, она мне как-то искренне сказала:
— Когда тебе плохо, мне чуть-чуть легче становится.
Ее признание неприятно, но я постаралась понять ее. Инна много страдала, и ей часто казалось, что жизнь беспросветна. На фоне чужой драмы или, того пуще, трагедии свои невзгоды уже не такие страшные.
Я спросила у охраны:
— Вы видели фильм «Когда деревья были большими», ну, где Юрий Никулин приезжает в деревню к девочке?
Ребята из охраны видели этот фильм и «Время, вперед!» тоже видели.
— Она хорошая и очень талантливая, — сказала я.
— Но зачем она так плохо ведет себя?
Не стала я ничего рассказывать, не стала даже думать об этом, но, конечно, было горько…
Я укуталась и прислонилась к сумке.
Никогда бы я не выдержала посиделок наедине с собой в леденящей камере, если бы не читала Германа Гессе. Это Инночка Гулая познакомила меня с «Игрой в бисер» и «Степным волком». Гессе научил меня медитации. Подумаю о солнышке, и мне не будет холодно.
А Грин научил меня летать. Захочу и улечу отсюда туда, где света много.
Инна Гулая…
Мы познакомились с Инной давным-давно, когда я еще училась в школе. Нам было лет по семнадцать. Познакомили нас Саша Збруев и Ваня Бортник. Они уже учились в Щукинском.
У Инночки была любовь с Ваней Бортником.
У меня — с Сашей Збруевым.
Это были еще школьные романы.
Инна и Ваня учились в одной школе. А мы с Сашей — в другой. Все девчонки были влюблены в озорного, обаятельного арбатского мальчишку — Сашу Збруева.
Так вот, Инна ждала нас на Арбате, почему-то в магазине «Диета». Вспомнила! Мы купили в «Диете» какой-то сладкий напиток типа ликера и пошли к моей любимой подруге Златане Шеффер. Злата пригласила нас в гости.
Саша и Ваня все улыбались, а когда нас с Инной знакомили, то в один голос сказали:
— Познакомьтесь! — и покатились со смеху.
Инна серьезно, даже слишком серьезно, заметила:
— Вы что? Совсем того? Сумасшедшие?