А тем временем на сцене актеры потеряли «серьез», потому что Эрик Зорин смешно вопил:
— Слава Цезарю!
Цезаря играл потрясающий Николай Сергеевич Плотников. Он-то первый и терял «серьез», а за ним и все остальные.
Дионом был Михаил Александрович Ульянов, ему тоже было смешно.
Рубен Николаевич подошел к авансцене, а Зорин все продолжал вопить:
— Сла-а-а-ва-а-а Цe-e-еза-а-а-рю!
Николай Сергеевич, артист очень дисциплинированный, сомкнул губы, голова величественно поднята вверх, увенчана золотым лавровым венком, а тело сотрясается от смеха, и звук прорывается:
— У-у-у!
Артисты не выдерживают и громко, во весь голос, начинают хохотать, а Эрику Зорину хоть бы хны, орет и орет свое «Слава Цезарю!».
Рубен Николаевич тоже улыбается, не сердится на артистов, просит повторить.
Все собрались, но как только Эрик опять завопил, Плотников — Цезарь заухал, как филин, на весь зал:
— У-у-у!
Никак артисты не могут удержать «серьез» — все дрожат от смеха.
Рубен Николаевич громко и строго делает замечание:
— Что это такое?.. Безобразие…
Тогда Эрик Зорин предлагает:
— Рубен Николаевич, может быть, не надо мне уши такие клеить? Не будет так смешно.
Он играл «стукача» при Цезаре и мастерски клеил себе огромные уши из пластилина.
— Нет, уши хорошие. Артистам надо взять себя в руки. Начали.
— Слава Цe-e-e-e-за-а-а-рю!
Артисты держатся из последних сил, теперь и Рубен Николаевич не может удержаться от смеха.
— Мммм… — почти стонет он.
И все-все стали хохотать во весь голос, до изнеможения.
Вдохновение заполняло все вокруг, когда Рубен Николаевич появлялся в театре.
Увидев его в ложе после спектаклей, мы всегда были взволнованы. Он — в белом пиджаке и темной бабочке на кипенно-белой рубашке, а вокруг шепот:
— Рубен! Рубен!
Последний раз я видела Рубена Николаевича, когда он в лимузине отъезжал от театра.
Мы с Машей Вертинской шли к Арбату. Рубен Николаевич повернулся и приветственно помахал рукой. И долго улыбался нам, пока машина не скрылась из виду.
А последняя встреча с Рубеном Симоновым, мистическая, на Новодевичьем кладбище — живые слезы на каменном лине.
И вновь Бутырка. Наконец-то…
Сейчас камера — единственное место отдохновения.
Сегодня на «спецах», где я живу, дежурит казачка Валя. Она хоть и строгая, но хорошая.
Едва волочу матрас и сумку, она улыбается;
— Устала?
— Угу.
Ворчу:
— И чего его таскать каждый день туда-сюда?.. Неужели Глафира из 152-й столько лет мотается с матрасом и вещами?
— То-то и оно…
А около Вали кот кругами ходит. Засмотрелась я на него. Матрас положила на пол, глажу кота, он мурлычет, ласкается, а потом взял и прыгнул на мой матрас, разлегся, щурится. Уютный такой…
Прошу у Вали разрешения взять кота в камеру.
— Я его к себе, наверх положу.
Валя строго покачала головой, но разрешила:
— Ладно, до отбоя бери.
Открыла камеру.
Засуетились мои девочки. Видно, что ждали меня: пряники, конфеты на столе.
Коту очень обрадовались.
Помогли положить матрас, застелили постель, кота устроили у меня наверху. Он тут же свернулся калачиком, заснул. И мы приглушенно стали говорить — не хотели кота беспокоить.
А когда Рая-мальчик закурила, колючеглазая Валя шепотом сделала ей замечание:
— Чего пыхтишь-то?..
И рукой на кота показывает — мол, нехорошо при гостях курить.
Смешно всем стало.
— А чего это мы шепчемся? Ха-ха-ха! — не унималась Рая.
А кот поднял голову, внимательно посмотрел на нас и растянулся во всю длину.
— Ишь, понимает, что о нем речь, — смеялась колючеглазая.
— А чем же мы его кормить будем? — беспокоилась Катрин Денёв.
— Пряниками, — хохотала Нина. — Кис-кис!
Кот опять поднял голову и обратил свой мудрый взор на нас.
— Ты будешь есть пряники? А то у нас больше ничего нет.
Кот проигнорировал вопрос и замурлыкал.
Катрин осторожно спросила меня:
— Ну, как твои дела?
— Кругом маразм и трусость. Ничего поделать нельзя. Как ни странно, только два человека последовательно ведут себя. Мерзко, но последовательно — прокурорша и общественный истец.
— Общественный пиз…ц, — ругнулась Рая и спросила: — А прокурорша старая?
— Да нет… Не знаю, сколько ей лет… Плоская такая… ехидно ухмыляется, тоненько… противно.
— Дать бы ей по е…у, — сердилась Рая.
— Она явно недо…я, — решила Нина.
— На мужской «общак» бы ее бросить, суку… — ругалась колючеглазая.