— Ты читала «Белые ночи»?
— Да. Я люблю Достоевского.
— За что?
— За то, что он любит бедных людей.
— Неплохо сказано.
Помолчали. Иван Александрович спросил:
— А как наша декорация?
— Это настоящий город. Я таким его себе и представляла. Он получился особенным.
— А что ты делаешь на «Мосфильме»?
— Меня пригласили на пробы. Я заблудилась. А теперь уже опоздала.
— Ты актрисой будешь?
— Буду. Но я пока еще не поступала в театральный.
Кто-то позвал Ивана Александровича.
— Я здесь, — отозвался он. — Это мой шофер, он привез мне обед. Оставайся и мы вместе пообедаем.
Я согласилась.
Шофер мне понравился. Поздоровался он так, как будто мы с ним были знакомы сто лет. Ловко накрыл на стол. Салат, бульон, вареная курица были на обед. Иван Александрович протянул мне салфетку и весело сказал:
— Ну?! Приступим?
И мы приступили. Ели молча, сосредоточенно.
Я засмеялась.
— Мне режиссер сказала, чтобы я ушла, потому что вы не любите посторонних в павильоне, но у меня ощущение, что я не посторонняя. Потому что я-то вас всех знаю давно!
Иван Александрович улыбнулся.
— Если тебе интересно, оставайся!
Я, конечно, осталась до конца съемочного дня.
Во время репетиции Люся Марченко внимательно посмотрела на меня и что-то спросила у гримера. Гример обернулась ко мне и пожала плечами.
Олег Стриженов скользнул по мне взглядом и продолжал репетировать.
Второй режиссер теперь улыбалась, она заботливо поставила мне складной стульчик, чуть в стороне от съемочной площадки, откуда я хорошо всех видела.
Когда герои произносили текст, Иван Александрович повторял за ними, усиленно артикулируя и широко улыбаясь, несмотря на драматическую ситуацию сцены.
Люся Марченко — замечательная Настенька, но мне так хотелось быть на ее месте! Мне казалось, что я смогла бы сыграть эту встречу на набережной.
Иван Александрович время от времени поворачивался ко мне и с удовольствием отмечал, что я взволнована и что мне все очень нравится.
После съемки он сказал:
— Завтра тоже приходи.
Второй режиссер обняла меня и проводила к выходу.
— Я выпишу тебе на завтра пропуск, оставь телефон и обязательно приходи, — сказала она.
Я и на следующий день пришла, и на последующий.
Иван Александрович просил меня оставаться с ним обедать.
Я усаживалась в шезлонг, но есть мне совершенно не хотелось, потому что я очень волновалась.
— Прошу тебя, до нашей встречи оставайся голодной, — улыбался Иван Александрович. — Мне так нравится, как мы обедаем.
Я кивала головой, мол, в следующий раз непременно останусь голодной до обеденного часа.
Конечно, дома я тотчас же перечитала «Белые ночи» и, когда гуляла по декорации, останавливалась на мостике, воображала, что я Настенька, и слезы появлялись у меня на глазах.
Это увидел Иван Александрович.
Он тихонько вышел из своего уютного пространства, где отдыхал, и смотрел на меня.
Я заметила его и очень смутилась. Он продолжал молчать, думая о чем-то своем.
— Я домой пойду, — сказала я.
И ушла.
Однажды Олег Стриженов перед съемкой поклонился мне, и для меня это было огромным событием.
Потом долгое время по разным обстоятельствам я не могла ходить на «Мосфильм». И вдруг звонок.
— В чем дело? Почему ты не приходишь к нам?
Голос второго режиссера беспокойный, даже сердитый.
— Завтра обязательно приходи. Пропуск тебе выписывается каждый день. Иван Александрович очень просил, чтобы ты пришла.
Снималась самая трудная сцена: глава «Четвертая ночь» из «Белых ночей» — воспоминания Мечтателя.
— Ох, Настенька, Настенька, что вы со мной сделали? — говорил в крайнем волнении Олег Стриженов.
Люся Марченко, вся в слезах, мучительным голосом произносила:
— Вы не отвергли бы меня, как он, потому что вы любите, а он не любил меня.
Но Иван Александрович, несмотря на их замечательную игру, репетировал и репетировал. Наконец выкрикнул:
— Поправить грим актерам!
Люся вышла из кадра, подошла к краю декорации, наклонилась к кому-то зачем-то и тотчас же вернулась на площадку. Я видела, что она стала еще взволнованнее и тихо простонала:
— Ну, пожалуйста! Снимайте!
Потрясающе они сыграли все дубли! Но Иван Александрович ничего не сказал актерам. Он подошел ко мне, погладил по волосам и ушел из павильона. Люся облокотилась на перила «набережной», сняла белый шарф необыкновенной длины и закрыла им лицо. Олег тихо успокаивал ее.