Белоснежная колючая наморозь на одежде старика блестела под холодным светом безучастных фонарей. Кустистые брови сверкали нарядной белизной. Он встал с привычной скамьи. Дни уходили за днями, зыбкая вера угасала, истончаясь с каждой прожитой минутой.
–Бог слишком занят своими праведниками, – с горькой иронией подумал Иннокентий Петрович, поднимаясь с посеребренной инеемобледенелой скамьи. Почувствовал, как звериная лихорадка захватила тело, клацая зубами он побрёл прочь, опираясь на звенящую, скользкую трость.
Нужно признать, все правильно, Бог справедлив и каждому воздаёт заслуженное. Всю свою долгую самоуверенную жизнь Иннокентий Петрович был надменным атеистом. Но два года назад идя по заснеженной улице,когда игривый снегопад легонько падал, кружась огромными снежинками, когданестерпимо хотелось необыкновенногочуда, он встретил по пути храм с золотыми куполами. Размашистые крупные снежинки весело покрывали его изношенное пальто, превращая чёрную материю в царственно снежную шубу, его протянутую старческую ладонь в вязаных рукавицахмгновенно преобразовывали в сказочную бахрому. Храм стоял с возносящимися крестами в белом усыпанном манной крупой небе. Пронзённыйнебосвод с твёрдымисеребряными линиями. Когда-то Иннокентий Петрович любил рисовать. Его взгляд мгновенно уловил всю трогательную красоту пейзажа. Ватное небо с островками глубокой синевы, на его фоне вкрапленные отлитые золотом выгнутые купола с отточеночертёжными правильными линиями крестов. Божественная тишина и очарование застывшей на несколько мгновений жизни. Благодатный покой наяву.
Немного поколебавшись, он вошёл в храм, поддавшись непонятному порыву. Иннокентий Петрович попал в такую же тихую гавань света, неземного умиротворения. В тот момент старик пришёл к Богу покаянный, грешник, признающий свою вину. Его вдруг потянуло в величественный в своей красоте храм. Но Иннокентий Петрович не любил службы, с торжественным песнопением молебнов, он приходил в редкие часы покоя, чтобы остаться с Богом наедине, держа в руках хлипкую восковую свечу. Но Бог оказался глух к мольбам Иннокентия Петровича. Все былоправильно. Как и он когда-то к заповедям Бога.
Сколько Иннокентий Петрович пролежал вновь после своего пробуждения, он снова не знал. Дневной свет не изменился, такой же тусклый, обморочный, почти как в склепе. Загрудинный кашель очнулся, сцарапав лёгкие в стальной кулак злой боли. Старик с наслаждением выхаркнул горький комок жёлчи. Вновь не почувствовал, как по полу поползла тонкая зловонная лужица возле промокших штанов. Странно, совсем не хотелось есть.
–С кем же ты, Паша останешься? – с тоской спросил он. -Сколько тебе ещё сидеть взаперти с умершим стариком? – жалость, неизвестная доселе его суровому сердцу пронзительно кольнуло сердце.
Он опёрся на влажным пол, но руки не слушались. Сила уходила, только слабое сознание ещё удерживало больного старика. Иннокентий Петрович вновь полежал. А потом подтянул ноги, сделал вдох. Кашель тут же в отместку скрутил свою непокорную жертву. Старик стерпел боль, с неимоверным трудом, кряхтя, встал на четвереньки и пополз к холодильнику, заливаясь холодным болезненным потом, что капал по кустистым бровям, солёным стекал по крыльям носа. Но упрямый старик полз, подгоняемый любовью к некогда взъерошенному никому не нужному коту. Что с ним теперь станет? Опять на улицу? Хоть покормить его, бедолагу. Может быть, приютят добрые люди. Ведь не такой сейчас облезлый, как раньше.
Кот шёл за ним неслышной тенью, мягко ступая кошачьими лапками, не забегая вперёд, след в след, любовно прикасаясь головой к трясущейся руке хозяина.
Иннокентий Петрович добрался до холодильника, опёрся на ручку, потянул на себя, почти наугад достал корм. Надорвав пакетики высыпал сразу несколько пачек. Потом наугад достал из ящика сухой корм и тут же высыпал рядом. Сил искать чашку не было.
–Разберёшься, Паша, – уверенно сказал Иннокентий Петрович, нащупал кота, чтобы провести рукой по его ухоженной, мягкой шерсти. Кот заискивающе подставил своё тело.
А потом старик почувствовал, что смертельно устал, словно отработал в цеху полную смену. Проклятая старость. Он оказался заперт в собственном дряхлеющем теле. Опустившись, Иннокентий Петрович лёг на пол, упёршись холодеющими ногами почти в дверь.
Смерть переметнулась к нему, подползла, нежно положила его голову себе на колени, баюкая Иннокентия Петровича в своих холодных объятиях. Заплутавшее сознание вновь покинуло его больной организм.