–Прости меня, прости меня, мой мальчик, – взмолился Иннокентий Петрович, осознав, что наяву случилось невозможное. Рядом с ним настоящий внук, о встрече с которым он мечтал.Плечи Иннокентия Петровича мелко затряслись в унизительном хриплом плаче.
–Деда, все нормально, я за тобой, – примирительно сказал Егор. Старик увидел, как его руке покачивались часы. Туда- сюда. Монотонное движение успокаивало.
Скорая неслась по обледенелому снежному выглаженному шоссе. А в это время Егор с Борисом и водителем снимал с Иннокентия Петровича грязную рубаху, замаранные пропахшие штаны. Он раздевал его, мужчины легонько приподнимали, помогая внуку. В старике проснулась неизвестная сила, он смог немного приподняться над скрипучей кроватью, ухватиться за неё с испещрёнными синими жилами руками.
Иннокентий Петрович лежал без штанов с дряблыми ягодицами, весь сутулый, рука с выпирающими костяшками обхватывала деревянную спинку кровати. Лежал и стыдился своего горестного вида, смрадного запаха, своего пропавшего потом старческого тела.
Кашель давил из лёгких скрипучие звуки, резал грудину остриём ножа.
Егор сновал в шкафу в поисках подходящей одежды и наткнулся на аккуратно сложенный пакет выглаженных вещей.
–Это что? – раскрывая кипельно белую хрустящую рубашку с почти новыми брюками, спросил внук.
–На похороны мне.
Внук только развёл руками и надел на Иннокентия Петровича самую лучшую одежду.
В чистой, приготовленной для похорон одежде, старик лёг на вновь постеленную простынь и слезы оросили глаза.
–Господи, ты услышал меня все таки. Благодарю тебя.
Скорая приехала к моменту, когда ухоженный старик лежал под чистым бельём с трясущимся телом. А через минуту в зияющую дверь убогой комнаты вошла Лариса.
Всю свою жизнь она ненавидела этого жестокого человека. Это было сродни тяжёлой, хронической болезни, когда немного зазеваешься, сразу открывалась кровоточащая рана. Стальной стержень обиды пронзал её густыми беспросветными ночами. Она научилась дышать вполсилы, воя в трудные моменты, которым, казалось не будет конца. Когда маленький сын засыпал в кроватке. А она уставшая, с воспалёнными глазами настойчиво шептала себе, еще не веря в это сама, что все пройдёт. А Иннокентий Петрович еще не раз пожалеет о том, что сотворил. Вот спустя годы неожиданный звонок от сына сообщил ей, что ненавистный ей человек умирает. Она долго сидела за рулем собственной машины, уставившись в окно, глядя в одну точку, свесив руки и боролось с собой идти или нет. Зачем-то пошла. Даже она не представляла насколько трагичной будет эта встреча. Нищая старая мебель прошлого столетия, старый некрашеный пол, ужасные разноцветные стены с бороздами упавшей штукатурки. Ничем не передаваемый запах человеческих испражнений, что в первую минуту ее чуть не стошнило. Иннокентий Петрович, так любивший педантичную чистоту, умирал скрючившись в ужасной антисанитарии. Спазмы сдавили ее горло, она расстегнула воротник шубки и сделала шаг к кровати заклятого врага. При виде этого жалкого человека обида просела, потом растворилась, освобождая обоих.
–Иннокентий Петрович, – с тихим надломившимся голосом позвала Лариса.
Он обрадовался ей больше, чем Егору, заулыбался, протягивая свои синие руки с черными изломанными ногтями. Его губы тряслись. Было неудобно смотреть как некогда волевой человек унизительно пытается поцеловать ее ухоженные руки.
–Лариса, прости меня. Вот и свиделись перед смертью. А мне большего не надо. Господь услышал мои молитвы. Какое счастье, что ты пришла.– он плакал беспомощно, не веря собственному счастью. – Вы только котика не выбрасывайте. -Лариса обвела взглядом комнату и только сейчас увидела вжавшегося в угол от большого количества людей черное -черное существо. Она стояла ухоженная, дорого одетая, а около глаз разошлись мелкие морщинки.
–Мы приехали за вами, Иннокентий Петрович. Вы поправитесь, мы заберём вас к себе. Я буду кормить вас замечательными борщами с котлетками. – он пока ещё не знал, что только благодаря ему она научилась делать кулинарные шедевры и безупречно вести домашнее хозяйство.
–Я готов есть с твоих рук любые похлёбки, – он был готов на все, что угодно ради маленького уголка в их доме, где стояла бы его крошечная кровать. Ради общества дорогих людей, чтобы умереть в кругу некогда чужой Ларисы и родного внука. Она ласково улыбалась, принимая его всем сердцем. Будто не было этих лет изматывающей, обжигающей ненависти. Отпустило.
Ему вкололи укол, положили на носилки, накинув на тело пару старых, прохудившихся одеял, спустили в скорую. Она подняла сделавшегося вдруг ласковым чёрного кота,