–Что ж ты такой чёрный? – со вздохом спросила Лариса, вдруг влюбилась в умные глаза совсем не чёрного кота, а глубокого иссиня благородного цвета, потом нашла старое полотенце, замотала довольно упитанного с длинными усами животного и вышла с ним на улицу, села в свою машину. Егор прыгнул в скорую.
–Господи, ты не только услышал меня, ты сделал невозможное, – про себя взмолился Иннокентий Петрович. – Он приходит в тот момент, когда не ждёшь, когда иссякнут силы ждать. Но он помнит каждого, – в голове начали путаться мысли, наступали провалы сознания. В скорой укачивало. Иннокентий Петрович проваливался, а потом в испуге возвращался, с силой открывая глаза, боясь, что это сон. Потом находил глазами часы на руке Егора, болтающиеся туда – сюда, туда – сюда, словно маятник. Задерживал взгляд на крепкой мужской руке внука и успокаивался. – Теперь можно умереть, – спокойно думал старик, благословенно отпуская жизнь. Она прошла. Уже было не жаль ее, такую длинную, с такими непредсказуемыми поворотами, он был готов уйти к своей любимой жене, к Богу, чтобы повиниться перед ним. Так поздно, так долго отвергая его, чтобы перед смертью принять его всем сердцем. Душа освободилась. Чёрный кот, о котором болела душа, теперь был пристроен. Самое время, чтобы отыграть последний аккорд на весёлой сильной ноте счастья, когда больше ничего не нужно, все мечты осуществились. Пора было уходить.
Иннокентий Петрович с надсадой закашлялся, посинел и выплюнул горькую мокроту. Он царапал горло, сдирая пуговицу на припасённой для похорон рубахе. Захлопали двери машины, чья-то рука натянула на лицо непривычную жёсткую маску.
Иннокентий Петрович слишком рано и самонадеянно решил все за себя, но он ещё будет жить. От злой пневмонии на изношенном сердце останется глубокий шрам, серьёзное воспаление лёгких расшатает и без того ослабленное здоровье. Но крепкого организма хватит ещё на несколько лет. Старик слишком рано собрался умирать. Бог пока не отпустил упрямого Иннокентия Петровича.....