— Э-м, ничего не нужно. Спасибо, Грег. Я просто… просто лежу и думаю о всяком… о всяких мелочах.
— Ты даже ни разу не спустился на кухню сегодня, мы с Валдэром переживаем, — неуклюже сжал дверную ручку, на сухощавом лице проступила сочувствующая мина.
Закрыл за собой, и на лестнице раздались его глухие ковыляющие шаги. Луч соскочил со стены и погас, тёмно-серые тёплые сумерки пробрались в комнату, уложив матовые тени на подоконник и синее одеяло с чёрными узорами. С улицы дохнуло изнурённой жарой листвой, стремительный душный ветерок прокрался следом, предвещая дождь. Бен лениво подкатился к краю кровати, обхватил рукой подушку и поднял взгляд в сторону сизого света из окна. Минута, другая — мелкий дождик принялся накрапывать по деревьям и кровле. На потолке мансарды дерзко мелькнул бледно-золотистый кружочек солнечного луча, едва заметный, но непоколебимый: «Искра надежды», — прокрутил он в голове маминым голосом, в точности с той же величественно-спокойной, торжественной интонацией, какой она говорила на политических приёмах.
Вновь шум на лестнице, только громче. В дверях спальни показалось необъятное тело Валдэра, держащего в двух руках тарелку супа, испускающую ароматный пар, а в третьей и четвёртой ложку и салфетки, позади выглядывал худощавый Грег, нёсший кружку с ягодно-травяным чаем.
Бен нахмурился, приподнялся и изумлённо посмотрел на соседей.
— В честь чего это? — взъерошил спутанные, сбившиеся кое-где в клоки волосы.
— Да ты это, поешь хоть, — наивно похлопал тремя глазами Валдэр и протянул тарелку.
Бен приподнялся и сел на постели, принимая добрый жест.
— Спасибо, ребята, — оторопело буркнул в ответ, рассматривая жирный, наваристый бульон, в котором плавали овощи, нарезанные клубни и мясо рыбы.
Валдэр и Грег замялись в дверях, пытаясь разойтись, и засеменили вниз, захлопнув за собой дверь.
Бен с минуту сидел неподвижно, вдыхая запах еды и хлынувшей в комнату дождевой свежести. Морось превратилась в ливень: большие капли отскакивали от листьев и подоконника, с брызгами проливаясь на дощатый пол. Бен вздрогнул от холодка, завернулся целиком в одеяло, уютно прислонившись к стене, и с наслаждением принялся есть, впитывая минуты спокойствия и необыкновенного детского чувства защищённости. Каждая ложка, весело запрыгивающая в рот, приносила долгие размышления о доброте и сострадании, об обычных радостях и печали. Он думал о светлой тоске, исцеляющей сердце — противоположности страдания, что затуманило в юности его разум и отравило душу. Он думал о бесчисленном количестве выборов, что совершал, о принесённых жертвах, о невинно убиенных, попавшихся «под руку». Однажды он мог бы отправить на Гринсток отряд штурмовиков для захвата очередной территории, разбив в последствие здесь, на плодородных землях, например, агропромышленный комплекс для того, чтобы кормить армию. И никогда больше Валдэр и Грег не принесли бы ему чай и суп, если бы ему стало грустно… Не сожаление, но чудовищное допущение охватило его мысли. Сожаление казалось Бену бессмысленным, потому что оно не могло исправить ошибок, большинство из которых он таковыми не считал, когда совершал их. Всего лишь делал то, во что верил. Это прекрасно понимал в нём Макк.
«Потеряю ли я его, когда расстанусь с Арди́? Одного из немногих во всей Галактике, кого я могу назвать «мой добрый друг». С другой стороны, моя жизнь и так нелепая череда лишений, так что сочту закономерностью и спокойно приму это. Наверное».
Ночью он с неимоверным трудом укрепился в одном — порвать с Арди́ сейчас, не ждать подходящего момента. Бену хотелось свободно испытывать чувства к Рей, не обременяя себя губительным чувством вины. Ему было страшно, он скверно спал, ворочался с боку на бок до утра, обдумывая каждое слово, которое собирался сказать. Но в итоге так и не придумал, что должен произнести, чтобы нанести своему близкому человеку минимальный урон. Это была не военная тактика: он мог сколько угодно просчитывать ответную реакцию, подобно предугадыванию контратаки, но всё больше понимал, что это куда более непредсказуемо, чем манёвр противника.
На рассвете он медлил. Принимал душ слишком долго, одевался так, будто ему выходить из дома лишь в следующем году, за завтраком с поддельной увлечённостью разглядывал содержимое тарелки и даже пытался завязать разговор с зевающим Грегом.
Короткое расстояние в три дома — привычное, почти родное. Через эти несколько шагов он так часто находил утешение. Сегодня он должен всё разрушить и сломать. Так нужно.
С трудом постучался. Её забавные припрыгивающие шаги, звонкое «бегу, бегу уже!», ударяющий в нос из-за закрытой двери запах сигаретного дыма. Щёлк — белое «сердечко» с аквамариновыми глазами, тонкие протянутые руки — кинулась ему на шею, повизгивая от радости.
«Дорогая и нелюбимая», — с горечью думал Бен, припав щекой к её плечу с выступающей косточкой.
— Как здорово, что ты здесь! — защебетала она. — Так, погоди. Пожалуйста, не говори только, что я больная на всю голову, но вот… — кивнула на огромные мягкие тапки в форме круглой амфибии из местных вод, названия которой Бен уже не помнил, но знал, что Арди́ почему-то обожала этих уродцев.
Он грустно рассмеялся.
— Можно я просто скажу, что это самая милая глупая покупка из всех увиденных мною за последнее время?
— Так и быть, выкрутился! Проходи, не стой на пороге.
Привычные запахи растворителей, краски и дерева. Его второй дом. Сжал руку в кулак. Наблюдал, как она грациозно пробежала на кухню и наливала ему в стакан лимонад, обронив в прозрачно-зелёный водоворот пепел сигареты. Подскочила обратно, протянула стакан, затем поправила поясок на атласном халате в цветочек и уселась на диван. Бен присел рядом и учтиво отставил стакан, не сказав ей о том крохотном фиаско с пеплом.
— Как ты вообще, держишься?
— Я уже даже как будто устала из-за этого переживать, понимаешь? Целый месяц живу между учёбой и нашей с тобой болтовнёй по комлинку. Типа рутина. Да и уверенности столько появилось, не знаю даже… У меня классное предчувствие. Ожидание чего-то грандиозного в моей жизни. Я уже сделала кучу набросков тех картин, что начну сразу, как окончу академию. Вроде бы постоянно на стрессе, но какой-то небывалый прилив вдохновения.
— Я восхищён, — тихо и с чувством с гордости ответил он ей.
— Прибереги пока восхищалку, нужно достигнуть финиша сначала, а там и посмотрим.
Умолкли. Бен чувствовал, как за глотку когтистыми лапищами схватился вновь подкативший страх.
— Арди́, помнишь, месяц назад я сказал тебе, что хочу поговорить кое о чём, когда пройдёт последний экзамен? Я решил, что оттягивать это не имеет смысла.
Она изменилась в лице, почувствовала надвигающуюся катастрофу, развернулась к нему всем телом.
— Я слушаю, — отозвалась безрадостно. Бен заключил в свои ладони её маленькие кисти рук и взглянул ей в глаза, преодолев сомнения.
— Хочу, чтобы ты понимала очень отчётливо, как дорога мне… Ты со мной случилась впервые. Я никогда прежде ни с кем не был вместе. Знаю, мы никак не называли это, но вообще-то так оно и было, — сглотнул, стараясь унять дрожь. — Мне трудно подобрать слова, потому что попросту не знаю, какие должны звучать в таких ситуациях, — сильнее сжал её руки. — Моё существование — череда ошибок, несуразицы: я пытаюсь поступать так, как считаю верным, но почему-то мои действия вечно кого-нибудь ранят. Я как стихийное бедствие. И на краткий миг рядом с тобой я ощутил покой. Ты нравилась мне, это правда, — её глаза округлились, Арди́ выдернула из его рук свои, Бен смиренно сложил пальцы в замочек перед собой, — но я понимаю, что этого так мало. Я за всё благодарен тебе, но ты не заслужила, чтобы кто-то был рядом с тобой из благодарности.
— Не тяни, — с толикой раздражения и подступившими слезами прохрипела она.
— Что бы между нами ни происходило, не стоит больше продолжать… Ты мой друг, и я дорожу тобой. Не собираюсь больше обманывать. — Он замолчал и с ужасом глядел на её пугающе спокойные черты. — Думаю, в глубине души ты сама найдёшь много причин, почему я тебе не подхожу. Это те неудобные разговоры, которых мы с тобой не заводили…
— Замолчи!.. — Арди порывисто прижала ладошки к лицу и сдавленно всхлипнула, задрожала худеньким телом.