Мне нет прощения.
И хрупкие белоснежные руки, связанные на запястьях, снятся мне каждую ночь.
2
Я умею «слышать тишину» — придумала название для состояния, что с завидной регулярностью теперь случается со мной. Оно всегда нападает внезапно: миг — и звуки уходят, время замедляется, а реальность смазывается. Ослабевшее зрение пытается продраться к свету сквозь рой радужных мушек, дыхание застревает в горле, паника сдавливает сердце. Я словно прохожу через смерть, снова и снова… Но, очнувшись, нахожу себя здесь. В привычном опостылевшем мире.
В душном плацкарте, храпящем под стук колес.
Сбрасываю простыню, сажусь и, борясь со слепотой, натягиваю кеды.
Это началось после месяца, проведенного между жизнью и смертью в отделении реанимации.
Память сохранила лишь обрывки того мучительного времени — вереницу мутных дней, сонный бег капель, струящихся вниз по прозрачной трубке, обжигающую одуряющую боль ожогов и переломов, отупляющее безразличие обезболивающих… И мамины пустые глаза — бесцветные и чужие.
Хмурая проводница помогает выудить из недр нижней полки сумку и велит мне поторапливаться, провожая к выходу.
Переношу вес на хрупкую трость, с трудом спускаюсь на треснувший асфальт глухого полустанка, и поезд почти сразу трогается с места, оставляя меня одну в бодрящей сырости раннего утра.
Воспоминания о маме воскрешают в полуживой душе сожаления и стыд.
Я трясу головой, отгоняя ненужные эмоции.
Мы никогда не были дружны с мамой. Она пахала на трех работах и даже не пыталась наладить с нами контакт, а мы с сестрой тянулись к прекрасному.
Она вечно пилила нас почем зря, особенно доставалось Стасе — за ее легкий нрав, смешливость и «безответственность».
Поэтому, как только позволили финансы, мы собрали пожитки и сбежали «на съемную хату» — в ветхую однушку без горячей воды, где прошли самые лучшие дни моей жизни.
Стася рисовала на заказ, плела из бисера и создавала под маникюрной лампой сказочные украшения из гель-лака, раздобыла у знакомых машинку и оттачивала на мне и Паше мастерство татуировщика. Феникс, раскинувший непрорисованные крылья на моем бедре, чуть выше бордового сморщенного прямоугольника забранной на предплечья и лоб кожи, — тоже вышел из-под ее руки.
Очень часто наш холодильник был пуст, а ужин состоял из макарон и пельменей, и Паша буквально спасал нас от голодной смерти, тайком таская из дома еду, приготовленную его мамой. Но мы были счастливы — пели ночами под гитару, выдумывали номера и образы для Пашиных выступлений, писали для меня контрольные по культурологии, вместе ходили в колледж, а в свободное время лазили по окрестным заброшкам и крышам. Там мы о многом мечтали, лежа на Пашиных плечах и разглядывая огромное вечное небо.
Мы были неразлучны два года. Только практика в колледже искусства и культуры ненадолго разделила нас прошлым летом — Стася бродила по холмам с этюдником, выискивая лучшие места для пленэра, Паша с аккордеоном мотался по сельским клубам, а я, словно легендарный Шурик из фильма, отправлялась собирать по дальним районам народный фольклор.
Каждую минуту телефон в кармане взвивался от сообщений общего чата — мы делились новостями, скучали и ныли в мучительном ожидании встречи.
Никто не подозревал тогда, что очень скоро я все разрушу.
Блаженная улыбка слетает с лица — я в миллионный раз осмысливаю ужасающую явь и задыхаюсь.
Трость оставляет вмятины в грунтовой дороге, солнце выплывает из-за леса, согревая спину. Миновав заросшее деревенское кладбище, я устремляюсь вперед — к серым стенам, проступающим из тумана, к разноцветной палитре садовых цветов в палисадниках, к жизни.
4
Тяжкие сны затуманили разум и ненадолго сковали тело — сказалась усталость проведенной в дороге ночи.
Просыпаюсь с тяжелой головой.
Мерно тикает антикварный будильник, где-то в коридоре гудит муха, пьяная от духоты.
Тени удлинились и стали гуще — день давно перевалил за середину. В памяти вспыхивают отголоски прошлогодних ощущений — именно так, очнувшись в том июне от полуденной дремы, я торопила время в предчувствии скорой встречи с Пашей и Стасей.
Боль подкатывает к горлу.
Цепляюсь за прохладный металлический шарик изголовья и с трудом поднимаюсь на ноги.
Я целую вечность слоняюсь по дому в надежде отвлечься — разглядываю предметы, запоминаю детали. На полках в гостиной прибавилось безделушек и ажурных салфеток — Ирина Петровна сама вяжет их. На подоконниках расцвели фиалки. За окнами растекается медом природа…