— Я недавно был на его концерте, — сообщает Сорока, и я взвиваюсь:
— Ты прикалываешься? Недавно — это лет пятнадцать назад? Не смешно. Я не просто так нацепила его изображение. Я знаю, кто это!
В порыве злости я отворачиваюсь и ухожу. Пытаюсь идти уверенно, но слабые ноги не слушаются, по телу проходит крупная дрожь. Ситуацию усугубляет позорный инцидент — я спотыкаюсь о кочку и едва не падаю.
Быстро оглядываюсь — Сороки на берегу уже нет. Только высокая трава колышется, изнывая под напором горячего ветра.
6
Ивы холодными лапами ощупывают лицо и плечи, я прорываюсь сквозь их строй, выбираюсь на открытую местность и в замешательстве замираю.
Мне казалось, что прошло не больше получаса, но ослепляющий красный диск на две трети завалился за горизонт, ощутимо похолодало.
Тишина звенит и пощелкивает в ушах, я трясу головой, и сознание обретает ясность.
Впереди раскинулось поле. Где-то лают собаки, шумит мотор газонокосилки, попсовая песня льется из динамиков далекого радиоприемника.
Опираюсь на трость и иду.
Солнце исчезает, сгущаются синие сумерки, глаза различают точки холодных огней в розовой дымке и желтые теплые окна ближайших дворов.
Возможно, Ирина Петровна уже дома — готовит очередной кулинарный шедевр, заваривает чай, прихлебывает вино и вглядывается в темную даль. И пусть ее советы пусты, глупы и уже привели к катастрофе, мне очень нужно поговорить с ней.
Над крыльцом горит тусклая лампочка, в круге света бьются ошалевшие мотыльки. Ломая пальцы, отодвигаю щеколду, вхожу во двор и захлопываю кованую калитку. По спине пробегает озноб.
В три шага преодолеваю узкую дорожку, карабкаюсь по крутым ступеням и влетаю в дом. Снаружи остается лишь моя долговязая черная тень.
Но в темной прихожей пахнет духами и жареной картошкой, из кухни доносится шипение масла, тихий голос напевает знакомый мотив… Меня здесь ждут.
— Влада, вернулась? — кричит Ирина Петровна из глубин кухни, и я прислоняюсь к стене, борясь с рыданиями.
— Да, вернулась. Гуляла по окрестностям!
— Тогда мой руки! И за стол! — зовет она.
В ванной с минуту ожидаю, когда потеплеет бьющая из крана струя, а по щекам бегут горячие слезы. В душе будто прорвало дамбу или ледяной затор — она трепещет и болит, но боль эта очищает.
Брызгаю в лицо все еще холодную воду, выпрямляю плечи, заглядываю в бесцветные опухшие глаза, с немым вопросом глядящие из зеркала, шмыгаю носом.
Этот Сорока…
Он не церемонился со мной и сам не понял, что вскрыл чудовищный нарыв у меня внутри. Неосторожно надавил туда, куда нельзя, и вот…
Грязь утекает мутной рекой, а душа наполняется чем-то новым или же давно забытым. Становится ранимой и беззащитной.
Я почти незнакома с тем парнем и теперь боюсь его до дрожи, но завтра снова пойду к реке в надежде на встречу. В надежде на повторение того, что чувствую сейчас.
Утираюсь полотенцем, бросаю его на дно корзины, глубоко дышу и прихожу в себя.
Кухня освещена лишь золотистой подсветкой над вытяжкой, хрусталь, металл и начищенные поверхности загадочно блестят. Ирина Петровна, улыбаясь, указывает на пустой стул и двигает ко мне фарфоровую тарелку.
— Вот. Новый рецепт. Уж не знаю, съедобно ли… Как прошел день?
Она в приподнятом настроении — судя по всему, свидание с Володей все же состоялось. Наверняка сейчас я услышу подробности.
— Отлично. У вас не может быть по-другому. — Я хватаю вилку и отвечаю совершенно искренне, но улыбка напротив гаснет.
— Влад, так что с тобой стряслось? Почему я ничего до сих пор не знала, неужели нельзя было хотя бы написать?
Кусок встает поперек горла. В такую минуту я не готова врать. Собираюсь с духом и выдавливаю:
— Говорю же, авария. Познакомилась с мальчишками и села в авто. Гоняли по трассе, но водитель не справился с управлением и на большой скорости влетел в столб. Машина загорелась… Не выжил больше никто.
Ирина Петровна потрясенно молчит.
Если она начнет сочувствовать, я провалюсь сквозь землю.
Но она отводит взгляд, тянется к бутылке с вином и щедро наполняет им бокал.
— Тебе сейчас трудно. Но нельзя сдаваться. Знаешь, мой папа спас меня, в последнюю минуту вытянул из воды, когда я упала в озеро. А сам утонул. Он был самым близким и дорогим мне человеком, и… С тех пор я все пыталась бежать — от людей, от себя… — Грустная усмешка застывает на ее лице. — И лишь недавно задумалась: зачем, куда? Жизнь впустую прошла. Папин подвиг — впустую.