Выбрать главу

Он обращался к Чимбурову, с которым сидели лицом к лицу, — столы были сдвинуты, — или к тому же Хорсту за разъяснением терминов или аббревиатур, которые были в большой моде, а чаще за советом: «Как, думаешь, сделать надо, чтоб лучше было?» Откровенно, не таясь: «Я в этом тарифно-нормировочном деле не очень понимаю. Давай вечером вместе сядем, разбираться будем, потом на окружном выносить. Так, что ли?»

И не ронял из-за этого авторитета, а рос.

Любому делу отдавал себя целиком. Ранней весной 1927 года на строительстве канала Джун возник производственный конфликт между администрацией и зимогорами-мастеровыми. Было их тысячи три, не меньше, прибывших главным образом с Волги из голодных деревень. По-житейски понять их было нетрудно: ехали за скорыми заработками, а тут работу свернули (возникли неожиданные затруднения с прокладкой трассы по карте) и говорят — ждите. По переписке судя, выходило: правы и руководители стройки, и рабочие. Юсупов решил, надо ехать на место. Отправился сам, верхом в дождь. Промок и продрог до мозга костей. Не спал сутки, разбирался. Разъяснял рабочим: «Профсоюзы не для того, чтобы брать за горло администрацию. Она у нас не чужая — своя, пролетарская. И деньги общенародные, не из хозяйской мошны. Вам нынче дай лишнее, другой без зарплаты останется». Но нашли решение: начать работы хотя бы на одном участке (впервые произнес тогда Юсупов: «Всю ответственность беру на себя») и выдали зимогорам аванс.

Сидя в комнате под лестницей Дворца труда, глотал аспирин — его лихорадило от простуды, — сипел, но был доволен: «Сила мы, профсоюзы. Сила!»

С хозяевами шла борьба насмерть. Был разгар нэпа. В Узбекистане новоявленным предпринимателям было легче найти способ для отмененной революцией эксплуатации труда. У Юлдашбаева в артели штукатуров дюжина рабочих. Все родственники, как ни проверяй: «Первой жены (ее аллах давно взял) пятой сестры племянник. Один остался. Я его в свою семью взял. Зачем ему зарплата? Зачем какой-то отпуск? Он же как сын мне одинаково теперь. Скажи, Рахимджан?» Находили способ, чтоб Рахимджан разговорился откровенно, и призывали к ответу Юлдашбаева за то, что заставляет пария работать по 14 часов в сутки.

Нэп в Юсупове, не очень твердом тогда в теории, будил мучительные сомнения. Правда, в вере своей был незыблем: «Сам товарищ Ленин сказал, так надо. Скоро кончится это. Увидите».

В мае 1928 года поехал впервые в жизни в Москву, на Всесоюзный съезд строителей, как член узбекской делегации. Был поражен огромным, каменным, оглушающим городом и роскошью нуворишей, не скрытой, как в Азии, а демонстративно показной: с полусотенными кредитками, заталкиваемыми официанту за галстук, собольими палантинами на алебастровых женских плечах, с волосатыми пальцами, унизанными перстнями.

Но на съезде во всю ширину зала висели плакаты: «Из России нэповской будет Россия социалистическая!» и «Даешь пятилетку!» Он знал: это не просто лозунги, а программа, и она будет осуществлена как продолжение революции.

Вышел он после заседания в Охотный ряд вместе с Котловым из архангельской делегации, окающим пятидесятилетним плотником; в морщины на лице Котлова навеки въелась соль: двадцать лет ставил опалубку из горбылей на Сольвычегодских копях. Вечер, влажно пахнущий цветущей акацией, был погожим и красивым. Вверх, к «Метрополю», неслись пролетки с фонарями и автомобили. Ярко светились торгующие допоздна лавки и магазины с названиями фирм и фамилиями владельцев. В облаке коньячных паров и духов вышла из вращающейся двери ресторана компания: несколько мужчин в безупречно отглаженных белых костюмах и возбужденные пухлые женщины в бархате.

— Посторонись, пожалуйста, дорогой, — с южным акцептом сказал белоснежный мужчина, провожая под локоть свою даму к экипажу.

Котлов назло встал как столб, загородив дорогу: женщина коснулась его и поморщилась. Ее кавалер хотел сказать что-то резкое, под стать случаю, но увидел глаза Котлова в глубоких, как ямы, впадинах и произнес, хмыкнув все же:

— Очень извиняемся, гражданин пролетарий. Не обижайтесь, пожалуйста, что мы на вас немножечко подышали. Это, клянусь честью, отлично выдержанный коньяк. Компания заржала, Котлов задержал веселого человека за фалду.

— Два слова на прощанье, — сказал он. — Ты не на меня, на ладан ты уже дышишь, нэпманская зараза. Понял?

Уже в гостинице он объяснил Усману, что такое «дышать на ладан».

— Хорошо ты сказал, друг, честное слово! — обрадовался Усман. Ему очень хотелось сказать Котлову, что и у узбеков есть похожее выражение: «Мотылек гордится тем, что он красивый, а жить-то ему только до заката». Но он еще не знал русского слова «мотылек», а «бабочка» казалось неточным и не очень приличным.