Его в открытую обвиняющий тон заставляет меня призадуматься.
– Погодите-ка, это не об этом ли сообщении вы меня сразу спросили? Вы что, подумали, что его оставил я?
– Ну, я же вас не знаю, – его взгляд тяжелеет. – Просто загвоздка в том, что, по словам этого неизвестного шутника, среди фильмов на продажу были и картины Табби Теккерея… Немного подозрительное совпадение, правда?
Под его тяжелым взглядом меня начинают терзать кое-какие подозрения.
– Продавец представился?
– Да, каким-то дурацким именем, вроде тех, какими в Интернете подписываются. Это точно были не вы?
– Не я, но, возможно, часть моей вины тут есть. Не стоило вас в это впутывать.
– Впутывать? Во что?
– В один спор о том, какой из фильмов с Табби вы использовали в альманахе. Вот почему я спросил вас об этом по телефону.
Чарли почему-то отводит взгляд, делая вид, что смотрит на дорогу… или, быть может, на торфяник. Может, он использовал фильм, игнорируя авторские права?
– Это спор в Интернете, – уточняю на всякий случай я, – и я просто решил отстоять правду.
– Вот как.
– Простите, если доставил вам лишние хлопоты. Вас, наверное, не стоит упоминать в книге?
– В книге? Ну, назовите меня Чак Трейс. Посмотрим, признает ли кто.
Не уверен, что моя улыбка уместна, но я улыбаюсь. Возможно, именно это проявление человечности с моей стороны сподвигает его перейти прямо к делу:
– Ну так что, приступим к тому, ради чего мы здесь, а?
– Если честно, сгораю от желания посмотреть что-нибудь с участием Табби.
– Может, сначала послушаете о нем? – Трейси наклоняется через стол, понижает голос, и под его локтями хлипкая древесина столешницы жалобно поскрипывает. – Знаете, что я вам скажу – так, для разогрева? Мой дед однажды видел его вживую.
– Вот как? – удивляюсь я, памятуя о том, что все, что скажет мне этот человек, может быть сильно приукрашено. – На сцене?
– В Манчестере. Табби официально выступал на публике в первый и последний раз тогда. Если верить дедушке, там чуть бунт не вспыхнул.
– Почему? Из-за того, что Табби объявил об уходе?
Трейси хохотнул как-то по-знакомому.
– Потому что он их чересчур завел.
– Завел? – повторил я эхом.
– Понимаю, звучит двусмысленно, – Трейси хихикнул еще разок. – Он сделал так, что они стали подшучивать друг над другом. Заставил их так сильно смеяться, что некоторые попросту не смогли остановиться.
– Но вы сказали – бунт…
– Часть публики повалила на улицу. А кто-то так и остался покатываться со смеху внутри. Директору театра пришлось вызвать полицию. Мой дед сказал, что обстановочка сложилась погорячее, чем тогда, когда гремели забастовки. Он, кстати, никогда не ладил с профсоюзами.
– Это ведь было не то представление, на котором был Оруэлл Харт?
– Нет, это было другое, неофициальное, на юге страны. Табби не то чтобы гастролировал – скорее, спасался бегством. Не все соглашались принять его, когда узнавали о приезде Теккерея.
– И что же такого было в этих его представлениях?
– Я покажу вам. Но позже.
Как только искусительный огонек в глазах Трейси угас, я произнес:
– А я как раз раздумывал, что же такого в нем нашел Харт.
– В одном из интервью голливудской газетенке Харт заявил, что Кистоунские копы по сравнению с Табби – просто горстка святош. Вот так он, собственно, и продал его Маку Сеннету. И все-таки вы не знаете, как Табби вел себя на встрече с Хартом. Пытался унять свою натуру изо всех сил.
– Всего лишь пытался?
– Вы же видели его на моей кассете?
– Ну да.
От ветра серая шкура торфяного болота идет рябью, начинают содрогаться распахнутые двери фургона – будто кто-то невидимый пытался пробраться внутрь. Пригладив растрепавшиеся волосы, Трейси говорит:
– Это он выступал далеко не на полную катушку. Умеренная серединка.
– В таком случае, хотел бы я посмотреть на него, когда он уходит в полный отрыв.
Трейси открывает рот, обнажая нижнюю десну и зубы, но пока я недоумеваю, что должно означать это выражение, к нему возвращается дар речи:
– Мой дедушка не давал папе смотреть фильмы с Табби, даже те, которые у нас были.
– У вас есть какие-то догадки, почему некоторые из них были запрещены?
– Люди вроде дедушки подняли шумиху. На том неудавшемся выступлении случился сердечный приступ у нескольких женщин… от смеха. Кое-кто начал глубоко копать, и много всего интересного попало в газеты. На показах его фильмов часто случались казусы. А в одном кинотеатре в Экклсе вроде как произошло нечто такое, о чем даже в газетах написали далеко не всю правду.