После обеда, за неимением лучших альтернатив, я продолжила чтение, на сей раз выбрав исторический труд «Империя Цин в лицах», и прилежно штудировала этот талмуд до тех пор, пока желание спать не совпало наконец с аналогичной возможностью. Клубочком свернувшись на пуховой перине, я задремала.
Пробуждение оказалось далеко не самым приятным – голос Идио Ци, совсем не такой ласковый, как накануне, ворвался в утреннюю дрему:
– Вставайте, Антуанетта, продолжим нашу весьма познавательную беседу.
Я приоткрыла один глаз и не очень вежливо поинтересовалась:
– Прямо так будем беседовать, или я могу привести себя в порядок и выпить кофе?
– Можете. Займитесь собой, а мы с кофе прибудем минут через десять. Столько времени вам хватит?
– Хватит, – недовольно бросила я.
Отведенные мне минуты, с переменным успехом изображая из себя многозадачный процессор, я потратила на утренний туалет и отлаживание модели поведения. Причем, хотя вторая задача имела неизмеримо больший приоритет, мне безусловно лучше удалось справиться с первой. Используя содержимое возвращенной мне сумочки, я сумела замаскировать следы столкновения с арфой, да и вообще привела себя в такое состояние, что глаза вернувшегося вместе с кофе Идио изумленно расширились.
– Хорошо выглядите, – снизошел он до комплимента.
– Спасибо. – Я тоже умею быть вежливой, если очень стараюсь.
Однако светские беседы явно остались в прошлом – по контрасту со вчерашними улыбками сегодня лицо начальника охраны оперной примадонны казалось каким-то осунувшимся и чрезвычайно серьезным.
– Давайте попробуем еще раз. Кто вы и зачем здесь оказались?
– Но, сэр Идио, – попыталась я гнуть прежнюю линию, уже зная, что это бессмысленно, – я же вам все вчера рассказала!
– Да, было дело. Но вы, вероятно, позабыли, что заканчиваете Таможенную академию Рэнда, только для поступления в которую нужен коэффициент интеллекта, примерно втрое превышающий уровень дурочки, каковую вы небезуспешно изображали вчера. К тому же вы сами себя выдали.
– Это чем же? —не удержавшись, спросила я.
– Как вы думаете, Нэтта… Вы ведь больше привыкли к этому имени, не правда ли? – Я молча кивнула, и он продолжил: – Да, так сколько людей на Рэнде знают японский? Я вам отвечу – не более десяти процентов. Но даже если предположить, что у вас это случайный врожденный талант, неужели та вчерашняя сладкоголосая девочка остановила бы свой выбор не на одном из любовных романов или незатейливом детективчике, а предпочла сложный исторический фолиант? Я, может, и наивен, но не настолько.
Он умолк, очевидно, ожидая моих комментариев, и они не замедлили последовать в виде обстоятельного рассказа о перипетиях вчерашнего утра. И конечно, относительно главного пункта – что, пролезая на яхту, я верила, будто выполняю выпускное задание, – пришлось стоять насмерть. Интуиция подсказывала мне: правда в полном объеме может привести к летальному исходу.
И вновь лицо собеседника постепенно разглаживалось, а рассказ о том, как я пробралась на летное поле, даже вызвал одобрительную улыбку. Когда я закончила, он поинтересовался только:
– И что же вам помешало рассказать все это накануне?
– Понимаете, сэр, всегда проще лишь притвориться дурой, чем действительно ею выглядеть. Особенно, если в этом нужно признаваться кому бы то ни было.
– В своеобразной логике вам не откажешь. Но, услышь я правду вчера, мне бы удалось поспать.
– Это вряд ли, – резонно заметила я. – Любые мои слова необходимо было бы проверить.
Он кивнул, соглашаясь:
– Знаете, когда вы не изображаете дурочку, с вами становится гораздо приятнее общаться.
– Спасибо, учту.
На этом наша более чем плодотворная беседа завершилась, и я снова осталась наедине с кипой литературы. Вот только читать мне уже порядком поднадоело. Через некоторое время появление полноценного завтрака внесло определенное разнообразие, но ненадолго. С того поистине сказочного момента, когда с меня сняли гипс, наложенный после восхождения на Эверест в паре с Урсом, мне больше не случалось на целые сутки застрять в одной комнате, поэтому неудивительно, что мое мироощущение постепенно приближалось к мироощущению саблезубого тигра в клетке.
К обеду я перепробовала все возможные способы убить время – приняла ванну, позанималась зарядкой в объемах, диктуемых комнатой, кривясь прочитала любовный роман (хоть без харакири обошлось, и на том спасибо) и даже умудрилась ненадолго заснуть. Но все напрасно – я изнывала от скуки. Обдумывая, а не повторить ли трюк со стуком в дверь и громогласным требованием немедленно меня развлечь, я чуть было не пропустила знаменательный момент, когда эта самая дверь распахнулась и в нее проскользнула все та же японская мышка с подносом в руках. Только вот посуды на нем было раза в два больше. Пока я пыталась сообразить, в чем дело, разгадка появилась собственной персоной – в мою каюту вплыла знаменитая оперная дива. Нельзя сказать, что я интересуюсь данным видом искусства, но имя и лицо Гвен Ци были слишком хорошо известны. К моему удивлению, несмотря на классическую японскую внешность – круглое личико, миндалевидные глаза, длиннющие черные волосы (правда, в данный момент собранные в хвост), – одета гостья была в самое обычное легкое шелковое платье, и никаких там кимоно и прочего. На ломаном английском с ужасным акцентом она осведомилась:
– Добрый день. Не возражаете, если я вам составлю компанию за обедом?
Примерно минуту я пыталась сопоставить звуки, донесшиеся до моего слуха, со знакомыми английскими словами, после чего решив, что так дело не пойдет, на лучшем образчике своего японского ответила:
– Буду очень рада компании.
На лице Гвен отразилось величайшее изумление.
– Идио сообщил мне, что вы владеете японским, но я и предположить не могла, насколько хорошо. Дело в том, что «буду очень рада компании» – более чем вольный перевод. В действительности мой ответ включал в себя целый букет довольно изощренных оборотов. – Где вы учили японский?
– Сначала дома, на Рэнде, а когда уровень стал более-менее приемлемым, меня отправили на стажировку на Землю. Там я месяц провела во Франции, совершенствуя французский, а потом еще месяц в Японии со схожими целями.
– До чего же здорово – провести где-то месяц, – завистливо вздохнула японка. – После того как ко мне пришла галактическая известность, я нигде не задерживалась больше чем на неделю.
– Зато вы повидали практически все планеты. Это многого стоит.
– Смотря для кого. Я не люблю путешествовать. Если б не контракты, сидела бы дома, завела собаку… Кстати, – оживилась она, – вы уже видели моих питонов?
– Нет.
– Обязательно посмотрите. Это такие милые крошки…
– С удовольствием,—легко согласилась я. – Я люблю животных. Но есть одна проблема: моя дверь преимущественно заперта.
– Ах, это, – дива отмахнулась. – Уладим. Идио такой перестраховщик. Ведь если бы вы намеревались меня убить, то не попались бы так глупо уже в самом начале.
– Да, вероятность такого поворота событий была бы крайне невелика. Так мне можно будет передвигаться по яхте?
– Конечно. Если только ты пообещаешь ничем не кормить моих питонов – у них желудки слабые, а спят они со мной под одеялом. Я, конечно, их очень люблю, но, понимаешь…
Оказывается, мы уже перешли на «ты». Хорошо. Ты так ты.
– Не буду, обещаю.
До конца обеда мы мирно беседовали – точнее, Гвен расспрашивала меня о повседневной жизни Рэнда, а я заливалась соловьем. О любимой железке, как ее все называют, я могу говорить часами. Поэтому, когда обед подошел к своему логическому завершению, мы с Гвен стали лучшими друзьями.
Немного отдохнув после вышеозначенного пиршества (надо заметить, трапеза, приготовленная для хозяйки яхты, разительно отличалась от еды для остального экипажа: примерно как кухня фешенебельного ресторана и добротная домашняя – все хорошо, но сравнить невозможно), я решительно встряхнулась и приказала себе: «Вот что, милочка. Хватит бездельничать, пора бы мозгами пораскинуть. Полет когда-нибудь закончится и выбираться из передряги, куда ты сама с достойным лучшего применения рвением вляпалась, все же придется. Давай-ка с вещами и на выход. Думать».