Как-то раз под конец этого сырого и некомпанейского марта я рано вышел от Торки — произведя назойливый фурор — и, браво шагая, направился домой по ночным улицам. Мой вручную сделанный автомобиль, в котором зимой есть что-то от примадонны снова оказался в Воровском Гараже, и я отправился в позднее сафари по Бейсуотер-роуд и Квинсуэй, этой не охраняемой полицией, заброшенной полоске территории, где циркулируют неприкаянные обитатели Средиземноморья, больные бродяги, рулят на велосипедах пьяницы и проезжают редкие такси. Только на прошлой неделе я стал свидетелем отвратительной сцены на залитой светом площадке на углу Смит-авеню. Сосредоточенно согнувшийся мужчина мерно подымал и опускал дубинку, обрушивая ее на другого, валявшегося на земле; толстая восточноевропейская овчарка нервно бегала рядом с ними взад-вперед. Так или иначе, Торка в тот вечер был явно не в форме. Вполне привлекательная и вполне энергичная новая парочка (больше выбирать было не из чего) попросту затащила меня в спальню, откуда я вышел девяносто минут спустя, слишком усталый и пресыщенный, чтобы терпеливо выслушивать сварливые упреки Адриана. Сам Торка горячо спорил на кухне с каким-то не то декоратором по интерьеру, не то балетным критиком, так что я просто незаметно выскользнул из дома. (Лучше бы я поехал проветриться в Брайтон с Кейном и Скиммером.) Я чувствовал себя разбитым и окоченевшим — на улице было холодно. Когда я свернул с проспекта и стал петлять по скверам, пошел мелкий противный дождик.
И тогда я увидел его. Одна из стен моей лестницы, стеклянная, выходит на улицу — тонкое, гибкое стекло дрожит при сильном ветре. На верхнем этаже возле моего пентхауса я увидел приземистую и коренастую фигуру своего названого брата, мученически распластанную, прижавшуюся к залитому дождем стеклу. Я застыл на месте. Теренс медленно вытянул руки. Он был похож на охваченного ажиотажем ребенка, расплющившего нос о витрину ночи. Что виделось ему там, за стеклом? Как складывается его жизнь? Я на мгновение закрыл глаза и представил, что стекло рушится и он, переворачиваясь, падает сквозь темный воздух. Когда я открыл глаза, его уже не было. Меня пробрала дрожь. Способно ли хоть что-то здесь удержать его? Осторожно, Терри, осторожно: пожалуйста, осторожнее, не то что-нибудь разобьешь.
4: Апрель
I
Смотри, дрянной мальчишка, они скоро до тебя доберутся.
Ну-ка, угадайте, что случилось? На днях я трахнул одну красотку. (Ну-ка, угадайте. Ничего не было. С первым апреля.)
Но послушайте. Только не навоображайте себе чего-нибудь — я хочу сказать, что не знаю, как все обернется, — я всего лишь подумал, что дела могут пойти на поправку.
В последнее время у меня вошло в привычку говорить себе, что причина, по которой я не могу теперь никого трахнуть, в том, что теперь я ни с кем не вижусь. Да и как бы мне это удалось, даже косвенно? (У меня просто не осталось ни единого знакомого. Такие дела.) Есть женщины, с которыми мне позволено разговаривать: к примеру, официантки в кафе или автобусные кондукторши, но они не в счет. У меня никогда не было настоящих друзей, так же как никогда не было ничего, чем бы я мог защититься от чужой ненависти. Мне остается полагаться только на самого себя.